Содержимое текста постепенно становилось понятным, и настроение Филиппа менялось: он сделался раздражительным и часто просыпался по ночам, мучимый кошмарами. Однажды в Национальной библиотеке Филипп изучал собрание старых этрусских надписей, чтобы сопоставить имевшиеся там примеры с этрусской фразой, фигурировавшей в его папирусе, — вероятно, речь шла о заклинании религиозного характера. Проходивший между столами молодой человек обратил внимание на фразу, записанную на листке бумаги, и застыл, словно перед ним явилось привидение.
— Боже, да ведь это оригинальная неизданная надпись, — промолвил он.
Филипп мгновенно обернулся, инстинктивно закрывая листок рукой. Перед ним стоял худой, невысокий юноша, его темные глаза блестели за стеклами очков, в руках он держал стопку тяжелых томов.
— Ты читаешь по-этрусски? — спросил Филипп.
— Да, синьор. Я изучаю этот язык.
— Понятно… Видишь ли, это всего лишь документ, переписанный эрудитом восемнадцатого века, почти наверняка подделка.
Юноша внимательно посмотрел на него.
— Не беспокойтесь, синьор, я не собираюсь вмешиваться в ваши исследования. Однако могу сказать, — добавил он с некоторой иронией, — что, с моей точки зрения, надпись подлинная. Это религиозное заклинание, вероятно, сопровождавшееся звуком инструмента…
— Быть может, систра? — взволнованно проговорил Филипп.
— Возможно, — ответил юноша. — Но трудно сказать.
— Я благодарен тебе за твое мнение; оно мне, несомненно, пригодится, — заметил Филипп. — А ты молодец для своего возраста. Как тебя зовут?
— Массимо, — ответил близорукий юноша. И пошел прочь, согнувшись под тяжестью фолиантов.
В тот вечер Филипп, запершись в своем кабинете, занялся окончательной перепиской документа.
Бессмертный, начало всякого зла и источник всякого человеческого знания, живет в своей гробнице. Я, Авл Випин, видел его после того, как он насытился кровью всех моих товарищей, и я мог читать в его сознании. Ему знакома всякая боль и все угрызения совести, он видел все зло мира. Он знает секрет бессмертия и вечной молодости.
Тысячу лет он покоится в этой гробнице, высящейся там, где впервые он обагрил руки кровью. Он позволил мне уйти, истребив всех моих товарищей, и я дошел до берега моря.
Я не хотел встречаться ни с кем из тех, кто послал нас навстречу такому удивительному врагу, я пошел к мудрым иудеям Александрии и нашел там Баруха бар-Лева из рода священников. Он рассказал мне о Человеке с семью могилами. О том, кого нельзя убить, кого может уничтожить лишь огонь Яхве, Бога Израиля, истребившего Содому.
Я, Авл Випин, прежде чем испустить последний вздох, хочу предать свои воспоминания бумаге на случай, если кто-нибудь однажды решит разрушить логово зверя. Его гробница имеет форму цилиндра, увенчанного Пегасом. Она носит имя Башни Одиночества и высится на южной границе песчаного моря, в тридцати семи днях пути от Цидамуса по направлению к земле…
Филипп долго сидел перед этим документом неподвижно, уставившись в пустоту глазами, полными слез. Он думал: «Так, значит, это ты, Авл Випин, позвал меня в свой дом, чтобы передать послание? Так, значит, это ты? Или мой отец подтолкнул меня к разгадке твоей тайны?
„Его гробница имеет форму цилиндра, увенчанного Пегасом…“ Пегас, фигура крылатого коня… Что это значит? Что это значит?»
Он еще несколько дней провел, запершись в своей комнате, ища в десятках книг изображение памятника, который хотя бы отчасти соответствовал описанию, обнаруженному в папирусе Авла Випина, но безрезультатно. Потом он понял, что ничто больше не удерживает его в этом городе. Оставалось только последовать за эль-Кассемом в поисках отца.
Перед отъездом он отправился попрощаться с приором францисканского монастыря.
— Я думал, вы уже не вернетесь, — сказал монах. — С нашей последней встречи прошло достаточно дней.
— Я провел много времени в библиотеках, пытаясь понять кое-что… — ответил Филипп.
— Ну и как? Нашли что искали?
— Не знаю, как вам ответить, — проговорил Филипп. — Я столкнулся с силами, неизвестными мне, и теперь не знаю, что думать… я заблудился, сбит с толку.
Монах улыбнулся:
— Не говорите мне, что открыли тайну колокольчиков землетрясения.
— А если я отвечу, что так оно и есть?