Палец Жобера, застывший на курке, готов был спустить его, но что-то удержало полковника. Он знал, что Сельзник во время войны исполнял тайные поручения, соответствующие его свирепой и не знающей моральных сомнений натуре, в том числе работая и на его страну, но не хотел вникать глубже, предпочитая безоговорочно подчиняться. Сельзник понял, что творится у него в душе, и продолжил:
— Ваше правительство вверило мне во время войны командование отрядами, в чьи обязанности входило расстреливать солдат, обвиненных в трусости перед врагом. Тысячи молодых людей, Жобер, чьим единственным преступлением было нежелание участвовать в бессмысленной резне, подобно сотням тысяч ваших товарищей, уничтоженных пулеметными очередями, вынужденных идти в самоубийственную атаку по приказу тупых и бездарных генералов. Вот настоящая причина, по которой они хотят расстрелять меня после моего бегства в легион. Вот настоящая причина, по которой вы сейчас спустите курок.
Жобер опустил оружие и молча выдержал взгляд Сельзника, полный безумного блеска.
— Вы отправитесь со мной, — сказал он. — При данных обстоятельствах нужно идти до конца.
Он вернулся на маленькое кладбище, обнаруженное им по ту сторону редута, и похоронил тело, остававшееся непогребенным, а потом уничтожил, насколько смог, следы курганов, высившихся над останками других солдат, чтобы его люди не увидели их на рассвете. Закончив свой труд, он сел, прислонившись к стене, обдумывая, что делать, когда встанет солнце. Он не мог отправить людей обратно в Бир-Аккар, потому что не находил объяснения такому приказу, и не мог взять с собой — если болезнь поселилась в ком-либо из них, заразится весь отряд. Он прикажет им остаться в крепости, чтобы привести ее в порядок и нести караул до его возвращения. Если инфекция ушла, они выживут и он заберет их с собой на обратном пути. Если же они приговорены, по крайней мере, у них есть укрытие, где можно спокойно дождаться смерти.
Он заснул перед зарей, ища хотя бы короткого отдыха для своего потрясенного разума и измученной совести.
14
Огонь маленького костра был единственным светом в огромном пустом пространстве; вой шакала — единственным звуком в абсолютной тишине.
Филипп встал и подошел к отцу, рассматривавшему при помощи секстанта точку в ясном зимнем небе.
— Что ты ищешь в этом созвездии? — спросил он.
— Время, оставшееся у нас.
— Ты можешь предвидеть наш конец?
— Нет. Я пытаюсь высчитать, сколько у нас времени до конца путешествия. Я видел Камень Созвездий в самом потаенном месте Рима и знаком с завещанием Баруха бар-Лева. Я — последний охотник за Человеком с семью могилами. Седьмую могилу можно уничтожить, когда алый свет звезды Антарес отразится в источнике Калат-Халлаки, когда темная точка созвездия Скорпиона окажется в центре тверди над Башней Одиночества.
В темноте заржал конь, и Филипп обернулся, чтобы взглянуть на эль-Кассема, который в этот момент поскакал на небольшой холм, возвышавшийся на севере, и осматривал горизонт: он ждал Сельзника, чтобы вызвать его на последнюю битву. Неподвижная фигура воина четко вырисовывалась на базальтовом холме, а арабский скакун казался сказочным Пегасом, готовым взмыть в небо.
Филипп снова повернулся к отцу:
— Ты знаешь, где находится источник Халлаки, верно? Именно туда мы идем.
Десмонд Гаррет отложил в сторону секстант.
— Найти Халлаки было моей юношеской мечтой, моей тайной утопией. Я представлял его себе долгие годы, днями и ночами изучая книги, и отказывался считать легендой. Он представлялся мне последним островком исчезнувшей природы, последней крупицей древнего счастья. В ходе своих экспедиций я месяцами странствовал по пустыне, на границе юго-восточного квадрата, и путь мне преграждала песчаная буря…
— И как тебе удалось найти его?
— Я понял, что буря — нечто вроде ограды — щит, которым природа защищает этот последний рай. Эль-Кассем спрятал на моем пути запасы воды, ими мы сейчас и пользуемся, и я наконец осуществил свой великий бросок, однако, несмотря на все предосторожности, оказался на грани смерти. Я, словно в бреду, преодолел эту адскую стену и, даже потеряв коня, продолжал пробиваться вперед, песок до крови царапал мне лицо и руки, ветер рвал одежду. В какой-то момент силы покинули меня, и я упал. Накрыл лицо краем плаща и, теряя сознание, представил себе лицо твоей матери, единственной женщины, которую любил, и подумал о тебе, Филипп, о том, что больше никогда тебя не увижу.