Пойдя в следующую дверь, он открыл второй шкаф, и его рука наткнулась на столовое серебро.
– О! – пробормотал он радостно. – Вот это по мне, это буфет, и, видимо, какая-нибудь выпивка тоже здесь найдется!
Вместо того, чтобы прихватить ложки и вилки, он продолжал поиски. Он был прав: он действительно был болен.
После продолжительного осмотра буфета, Куатье, наконец, обнаружил спиртное. Он пригубил, не рассматривая, первый попавшийся ему под руку графин, и опорожнил его одним глотком.
– Тьфу! – Его передернуло от отвращения, но выплюнуть он уже ничего не смог. – Это же женские духи!
Он попробовал по очереди еще три графинчика.
– Везде духи! Ах! Чертовы плутовки!
В этот момент его голос дрожал от гнева.
– Я их задушу! – прошипел он злобно. – Я их всех задушу! В доме нечего выпить! Однако! Пахнет курицей! Не съесть ли мне кусочек, чтобы разогреться?
Он никуда не торопился, нельзя было его обвинить в неосторожности. Однако никогда еще в своей жизни он не действовал более безрассудно, чем сегодня. Он размышлял, разговаривая сам с собой.
Что-то ему подсказывало, что на улице его поджидают полицейские ищейки.
А вот здесь, в совершенно пустом доме, он, напротив, чувствовал себя в относительной безопасности.
К тому же, слежка не ведется вечно. Инспектору полиции нужно спать, как любому смертному. Каждая минута, проведенная здесь, увеличивала надежду, что ищейки, устав сидеть в засаде, возвратятся в свое логово.
Лейтенант нашел блюдо с холодной жареной курицей. Он нащупал в темноте стол, уселся и спокойно принялся за ужин, вполне комфортабельный для его положения, к тому же он нашел пару бутылок хорошего вина.
Если бы вы спросили его, что он собирается делать, он бы ответил, что страшно хочет есть, так как от завтрака у него даже воспоминаний не осталось.
Но после первого же куска Куатье понял, что пища не лезет ему в горло. Он попробовал выпить, и вино показалось ему кислым.
Ужас охватил Лейтенанта, самый настоящий ужас.
– Я болен, – решил он, отпустив с полдюжины ругательств. – Я думал о женщинах. Дьявол меня дери! Ставлю франк, ставлю сто су, что меня схватят, не успею я повернуть за угол улицы Барийери! Да, женщины приносят несчастье…
Он уронил голову на руки; можно было услышать, как он бормочет:
– Была ли она такой красивой, плутовка? Была ли она такой красивой в день, когда я увидел ее конец?
Он запустил пальцы в волосы, он рыдал.
Вдруг он резко встал и подошел к окну.
«Полная луна! – подумал он. – По большой дороге было легко убежать, но, чтобы ее достичь, нужно пересечь весь Париж».
Вдруг тишину нарушил нежный жалобный голос, доносящийся с дальней комнаты:
– Изоль! Ты где? Наш отец не вернулся? Это тебя я сейчас слышала, Изоль?
От освещенной спальни бандита отделяла всего одна комната.
Он прислушался. И опять донесся до него этот нежный голос.
«Речь шла об ангелочке, а это дьяволенок», – подумал он.
Вернувшись к буфету, Лейтенант запустил в него руку, пошарил по полкам, вытащил по очереди все флаконы и графинчики и выпил за свое здоровье, попутно заметив:
– Во всем можно найти положительные стороны, надо только захотеть.
После чего, по привычке, положил в карманы все серебро, но самому себе он больше лгать не мог: сердце у него явно было не на месте.
– Нужно идти до конца, я полагаю, – прошептал он, тяжело вздохнув, – к чему колебания, старик? Закрой глаза, и – вперед!
Решительным шагом он пересек соседнюю комнату и остановился на пороге спальни.
– Черные Мантии дали мне полную свободу действий, – подбодрил он себя. Это был ответ на вопрос: «Что делать с малышкой, если нарвешься на засаду?» Конечно, ему бы ответили по-другому, если бы она была нужна им. Наоборот, для успеха их махинаций она должна умереть. – По мне, лучше убить ее здесь, – решил Лейтенант.
Он почесал в затылке и глазами поискал, куда бы ему присесть. Сегодня вечером почему-то ноги совершенно его не слушались. Он увидел стул и сел.
«Выйти отсюда с таким кульком, – продолжил он свои размышления, – все равно что пойти и сказать жандармам: будьте любезны взглянуть, чем я занимаюсь сегодня ночью. Это бросается в глаза. Другое дело, если я смоюсь тихо, с пустыми карманами и руками. Ну что ж, даже в случае неподходящей встречи можно будет выкрутиться. Договорились! Эскадрон! Нале-во! К бою! Рысью марш!
Он вскочил на ноги и вошел в спальню. Малышка была приговорена.
Комната оставалась такой же, какой мы ее покинули.
Одна лампа стояла на столе, другая на камине.
Суавита лежала на спине. Под легким, обтянутым шелком одеялом угадывался тонкий стан, по подушке волнами рассыпались прекрасные светлые волосы.
Лейтенант скользнул мимо кровати рассеянным взглядом в поисках часов. Глаза его наткнулись на собственное отображение в зеркале.
Каминная лампа хорошо осветила его черты. Он попятился, словно кто-то сзади дернул его за волосы. Никогда он не видел себя таким бледным. Он был бледнее мертвеца.
– Неужели это я? – прошептал Куатье. – Вот дьявол! Я действительно болен. Ну и что, – сказал он, выпрямившись во весь рост, словно уклоняясь от собственного отражения, – двум смертям не бывать. Галопом марш!
Одним прыжком он достиг кровати, его рука судорожно сжималась, взгляд впился в горло ребенка.
Для выполнения этой грязной работы ему не нужно было оружие.
Суавита повернулась во сне. Свет лампы коснулся ее черт, может быть, слишком тонких, но удивительно милых. На бледных губах играла легкая улыбка.
Лейтенант стал хладнокровно рассматривать девочку.
– Она станет женщиной, – проворчал он. – Это будущая женщина!
Слова Куатье прозвучали как смертный приговор. Он сделал еще один шаг к кровати и поднес руки ко лбу, чтобы вытереть струящийся ручьями пот.
– Вот, дьявол! В глазах потемнело! Словно облако проплыло. Мне часто застилало глаза красным, но чтобы такой туман…
И, как бы борясь со странной, неожиданно охватившей его тоской, он добавил:
– Прочь страх, Куатье! Это курица, которой нужно свернуть шею, ну же, смелей!
Его руки медленно приближались к горлу ребенка. Они казались огромными на фоне маленького и хрупкого детского тела. Они дрожали.
Губы Суавиты улыбнулись более явственно, она словно выдохнула:
– Папа!
Лейтенант заколебался, веки его дрогнули, но он сказал:
– Ну, давай, зови папочку, бабский зародыш!
Он бы никогда не поверил, что может довести себя до такого возбуждения.
Все десять пальцев у него дрожали, как у старухи во время нервного припадка. Зубы стучали и скрипели. Он погрозил кулаком кому-то невидимому.
– А! Шельма! Мерзавка! – проговорил он, и в его голосе послышался стон. – Это она убьет этого ангелочка!
Его загорелые шершавые руки тянулись к девочке, пока, наконец, не коснулись белой шеи Суавиты.
Готово. Впервые ужас охватил убийцу в самый последний момент; но он должен убить ее, таков был отданный ему приказ.
Прежде, чем сжать смертельные тиски своих пальцев вокруг хрупкого горла, он машинально поднес правую руку к лицу, чтобы вытереть пот, застилающий глаза.
Его левая рука коснулась шеи Суавиты, сонные веки которой приоткрылись. Инстинктивно правая рука бандита вернулась на прежнее место.
Суавита подняла свои слабые ручки, обвила ими шею изумленного Лейтенанта. Потом, подтянувшись, она приподняла голову и нежно и ласково поцеловала его в лоб.
– Папочка мой! – сказала она. – Я видела тебя во сне, мой любимый папочка!
Убийца замер, пораженный и растроганный неожиданной лаской, пробудившей в его душе давно забытые чувства.
Он не ответил, он боялся пошевелиться, его сердце яростно билось.
– Ты молчишь? – улыбнулась Суавита. – Не поцелуешь меня… Ты сердишься на меня? Я поступила дурно?..
Не сознавая, что он делает, убийца округлил губы и пощекотал нежную щечку ребенка. Она отпустила его и сказала: