Левой рукой он по-прежнему прижимал к груди закутанную в одеяло девочку.
Он бежал с неимоверной быстротой; ноша не мешала ему, она весила не больше, чем соломинка или перышко.
На Новом мосту, ближе к середине, на фоне памятника Генриху IV, стояли двое, преграждая путь. В руках у них были увесистые дубинки.
Куатье, увидев их, остановился. Тень пока надежно скрывала его.
– Это последняя засада, – сказал себе бандит и, подумав, добавил: – Если мне удастся пройти ее, вспоров сыщикам животы, то я вздохну спокойно.
Вывод напрашивался сам; раз они здесь стоят, значит его, Куатье, хотят вынудить пойти направо, вдоль набережной Орлож, или налево, мимо моста, в направлении предместья Сен-Жермен.
Но отважный бандит теперь не был похож на самого себя. Он заколебался и сказал себе:
– Забавно, но я не хотел бы, чтобы пострадала малышка.
Инстинкт толкал его на набережную Орлож, ведь здесь была самая короткая дорога; но это означало оказаться вновь около Префектуры. Другой путь был в три раза длиннее, но давал надежду проскочить.
За Новым мостом можно было выбрать три направления, не считая улочки Невер, в конце концов, не целая же армия охотилась за ним сегодня ночью.
Он полностью полагался на свои ноги.
Его не беспокоила длина пути, лишь бы он вырвался из окружения.
Он повернул налево, в сторону Нового моста, откуда никто не показывался.
Те двое, что охраняли мост справа, немедленно покинули свой пост и присоединились к месье Бадуа и его помощникам, которые собрались под мостом.
В оцеплении стояли шесть человек, в том числе и Пистолет, который сжимал кулаки и бормотал:
– Грубиян, я тебе припомню это!.. Обозвать меня поганцем!
Внезапно он поинтересовался:
– А кто следит за набережной Орлож?
– Папаша Маро, – ответил Бадуа. – Вот он!
Пистолет повернулся в указанном направлении и напряг зрение.
– Ага, вон он, залег на тротуаре, – заявил охотник за кошками. – Если Лейтенант побежит туда, мы потеряем его из виду… Кто охраняет левый берег?
– Месье Шопан, месье Мегень и все, кто остался у здания Префектуры, – пояснил Бадуа.
– Мы возьмем его! – заорал Клампен. – Непременно возьмем! Даже если сатана заодно с ним; но я хотел бы знать, черт возьми, что он там тащит, так бережно прижимая к груди?
Ранее пустовавший Новый мост, теперь был сплошь застроен лавками мелких торговцев и кустарей.
Хозяином правой крайней лавки был продавец фосфорных спичек по имени месье Фумад; в левой лавке торговали щетками, ваксой и мазями. Рядом с ними расположился специалист по стрижке собак и кастрированию кошек.
Куатье без всяких осложнений в два шага достиг этих лавочек. Однако еще рано было делать передышку. Наоборот, он говорил себе:
– Они чувствуют свою силу, раз дают мне свободу передвижения. Они уверены в себе. Тем не менее, пока все идет хорошо, а вот отступать – все равно некуда. Если их не больше троих, то я нападу первым и прорвусь! Это уж точно!
Его рука все крепче сжимала рукоять ножа.
Но их было больше троих.
Шопан неожиданно вынырнул из тени лавки Фумада в сопровождении двух жандармов. Так как Лейтенант бежал влево, месье Мегень и еще один сыщик выскочили навстречу – оба вооруженные дубинками со свинцовыми набалдашниками.
В то же время новая группа агентов полиции появилась из-за угла улицы Дофин и направилась прямо на мост.
– Обложили меня со всех сторон! Обложили, как дикого зверя! – Прохрипел Куатье и бросился назад. – Я сам полез в ловушку! Где были мои глаза? О чем я только думал? Маленькая мадемуазель помешала мне, бедная девочка! Из-за этого поцелуя у меня совсем отшибло мозги!
Он несколько раз поворачивал то в одну, то в другую сторону, не надеясь уже найти выход, так как знал, что окружен; он напоминал загнанного хищника. Луну закрыла тонкая вуаль туч, но рассеянные серебряные лучи все же давали немного света.
Куатье увидел позади себя молчаливое и неподвижное оцепенение, преградившее вход на мост.
– Обложили, со всех сторон меня обложили! – повторил он. – Я не крал ее! Зажали, со всех сторон обложили! Черт их побрал! – выругался он, засунул девочку подмышку, как сверток, более не церемонясь. – Дорого же мне обошелся тот поцелуй!
Со стороны улицы Дофин жандармы, выстроившись цепью, медленно приближались к нему; другие стояли неподвижно. Между двумя группами все еще сохранялось довольно большое расстояние. Все были сосредоточенны и молчали; каждый понимал, что, судя по всему, скоро на мостовой прольется много крови.
Лейтенант был известен, как отчаянный бандит и отпетый негодяй. В полицейских кругах знали также и много раз обсуждали его недюжинную силу, хладнокровие и отвагу. Никто и не думал, что Лейтенант сдастся без боя. А как известно, загнанный, возможно раненый и окровавленный хищник прежде чем упасть, успевает подчас загрызть и треть своры гончих псов.
– Эй! Мужички! – Куатье принял вызов. – Позабавимся вместе немного? Организуйте перекличку сейчас, пока есть время, чтобы знать, скольких вы не досчитаетесь потом.
От этих слов у некоторых жандармов кровь застыла в жилах; следует отметить, что эти люди не отличались мужеством солдат.
Они не нюхали пороха в больших кровавых сражениях и вовсе не жаждали лавров славы.
Хотя мы знаем множество примеров личного мужества блюстителей общественного порядка, в целом их сложно назвать героями.
Но не будем унижать их, они остаются самыми бесправными людьми на земле, которую они защищают. Их не любят, их презирают. Писатель, выступающий в их защиту, рискует лишиться популярности так, словно бы он похвалил пруссаков или казаков. Однако во все времена полицейские всегда сражались с всеобщим врагом: преступником. И сражались с ним без оружия. Даже если у них есть оружие, им запрещено стрелять.
Я утверждаю: если забыть о фатальной немилости, которая висит над скромными тружениками всеобщей безопасности, о бессмысленной неприязни, которую питают во Франции к тем, кто охраняет нашу жизнь и позволяет нам спать спокойно, то вы будете вынуждены признать их героями.
Я сказал во Франции, так как, наверняка, есть страны, где не презирают защитников законности.
Французы – интеллектуалы, умницы, изысканный, очаровательный, неповторимый народ, – как ни странно, питают слабость к ворам.
Как только во французских романах, в драмах, в комических операх появляется вор, он вызывает неизменный интерес. Автор знает, где искать успех, он не торопится вырисовывать характер, главное – вызвать симпатию.
Вор нравится, убийца не вызывает неприязни.
Их наделяют живостью ума, благородством и блеском манер, обувью из мягкой кожи, изысканной одеждой, поэтичностью, красотой и шляпами с широкими полями и пером.
Их делают тенорами, в крайнем случае, баритонами; бас, который не нравится дамам, достается судьям; и, конечно, их делают порочными соблазнителями.
Что же касается жандармов… Какой ужас!
Даже не произносите имени городского жандарма, если не хотите скандала.
Пойти против этого всеобщего мнения означало бы сломать характер нации: мы жадны до преступлений и обожаем плутов.
Но я удивляюсь и не понимаю, откуда берутся отдельные гордецы, которые плюют на общественное мнение, помогая вершиться правосудию, несмотря на всеобщую любовь к преступникам.
Кто они эти самоотверженные люди? И сколько платят им за их преданность делу, достойную высших похвал?
Лейтенант избрал свой путь. В три прыжка он достиг западного входа на Новый мост, который выходит к Институту.
Он положил свой сверток на парапет, развернул плечи и выпятил свой могучий торс: он приготовился к защите.
– Подходите! – позвал Куатье. – Я хочу скушать с полдюжины ваших дружков, прежде чем захлебнусь собственной кровью. Вы же знаете, я живым не дамся, паршивые собаки! Подходите! Ну! Подходите!