Антуан Лабр имел счастье встретить месье Лекока в 1825 году, на следующий день после пережитого им страшного разочарования, а выражаясь точнее – жуткого потрясения.
Его колониальный поверенный только что прислал ему очень грамотно составленный окончательный расчет, согласно которому он, Антуан Лабр, не только не мог ничего получить от наследства жены, но оставался должен значительную сумму.
За десять лет, благодаря заботам и стараниям того самого умелого и пронырливого юриста, бесконечные процессы и выплаты издержек по шестьдесят тысяч франков каждая составили дефицит на сумму в пятьдесят тысяч франков.
Месье Лекок тогда еще только начал свою практику, переехав в Париж из глухой провинции. Откуда именно – никто не знал, да и узнавать не пытался. Месье Лекок еще не гнушался мелкими делами; ему нравилось общаться с титулованными особами. Не забывая давать барону прекрасных советов, он стал постоянным гостем баронессы, которая постепенно сумела заменить ту проклятую карточную игру, название которой я запамятовал, на другие игры, более известные во Франции.
Она уже больше не была ветреной девчонкой, ее беспокоило будущее маленького Поля. Но она была игроком до мозга костей, как большинство подобных натур. А игра – это всепоглощающая страсть людей беспринципных, бездарных и безразличных к судьбам других.
Поскольку Фортуна никогда особенно не баловала ее, у женщины появилась навязчивая идея: она верила, что запоздавшая удача одарит ее несметным богатством, вытряхнув его из своего рога изобилия. И она играла, когда только могла, – во все и везде; она играла в реверси, в бостон, в вист, в джокер, в экарте, в буйот; она участвовала в лотереях; у нее тоже был свой поверенный, который играл для нее во Фраскати; для нее месье Лекок соглашался поискать удачи на бирже.
Антуан Лабр, конечно, не был слепым, но он представить не мог, насколько сумасшествие его жены, на первый взгляд невинное, глубоко сидит в ней и ведет их к неминуемой гибели.
Когда он узнал, он собрался предпринять путешествие на Мартинику, чтобы уладить все дела со своим колониальным поверенным. Отправиться в путешествие ему посоветовал месье Лекок.
Тут мы прервем нашу историю.
Она и стара как мир, и современна. Она Не была необычным делом при Реставрации; еще вчера журналисты заполняли ею колонки многотиражных газет.
Никогда не следует ездить сводить счеты с ловкими поверенными из колоний, в таких случаях часто убивают.
Вот и Антуан Лабр не вернулся из своего путешествия.
Несчастная баронесса любила своего мужа; она нуждалась в нем. Что делать такой женщине, как она, лишенной внезапно спутника жизни и всякой поддержки? Если бы она сразу обратилась за помощью к Жану, своему старшему сыну, все еще можно было бы спасти. Но по отношению к Жану, наследнику титула, она испытывала чувство ревности из-за Поля, своей настоящей и единственной любви.
Она нашла глупое оправдание своему решению.
Баронесса сказала себе: «Теперь, когда на меня обрушились все немыслимые несчастья, я точно знаю – меня ждет большая удача, которую даже трудно представить».
Чтобы продолжить играть, баронесса растратила сначала мизерные сбережения, а затем и самое необходимое, без чего не могла обойтись ни она, ни ее дети.
Господь был милостив к Жану, который получил юридическое образование и уехал служить за пределами Франции. Жан нежно любил Поля, несмотря на то, что мать так несправедливо предпочла младшего брата. Как только он немного обосновался, большую часть жалованья он стал отправлять во Францию. Это позволило увеличивать ставки в игре.
А месье Лекок, по мере того, как опускался дом Лабров, постепенно рос. Он не мог, конечно, рассчитывать на прибыль, работая на баронессу, но он не бросал ее; он оставался ей предан, и с готовностью поощрял ее страсть.
Почему?
Мы не будем еще раз рисовать здесь его портрет, который мы подробно описали в «Черных Мантиях», разве что мы лишь вскользь вернемся к нему по ходу нашего повествования. Он был философ.
Как-то он вложил в руку одного молодого человека тысячефранковую банкноту, нарочно смущая его ум и совесть и заставляя таким образом стать невольным партнером в своих будущих делах. Ему сразу удалось приобрести со стопроцентной скидкой влияние на один из самых светлых финансовых умов. Эта так удачно посеянная тысяча франков расцвела в многомиллионное состояние под вывеской знаменитого банка барона Ж.-Б. Шварца и компании.
Каждое действие Лекока преследовало определенную цель. В данном случае цель Лекока нам не совсем ясна. Ведь на первый взгляд он был обманут в своих ожиданиях. Попробуем угадать.
Баронесса скрывала Лекока от своего сына: ей было стыдно.
В письме к своему брату Поль Лабр написал, что не знает Лекока.
Но Лекок Поля знал.
Этот таинственный работник зла, известный в самых низах парижской жизни под именем Приятеля-Тулонца, почитаемый среди высшего общества как месье Лекок де ля Перьер, имел еще много других имен.
Согласно источнику моей информации, он оставил глубокий след в одной организации, имевшей дело с королевской полицией Луи-Филиппа.
При этом короле была предпринята попытка направить волков поохотиться в лесах под Парижем. Имя одного из волков стало легендарным. При желании можно предположить, что этим волком был месье Лекок.
Поль Лабр признавался нам вот в чем.
По его мнению, таинственный патрон месье Шарль и месье Лекок – одно и то же лицо. Настоящее же имя месье Шарля было В…
Как бы там ни было, факты говорят о том, что месье Лекоку казалось, будто он открыл в Поле Лабре энергичную отважную натуру. Не случайно же он хотел привлечь Поля к своей деятельности, сделать его винтиком в отлаженном и исправно работающем механизме.
По возможности, во всех слоях общества, где месье Лекок вращался, он искал подходящих людей для внедрения в этот сложный организм. Если бы Поль Лабр захотел, он бы мог стать важным лицом в префектуре, но он не захотел.
Хотя в детстве Лекока мало чему учили, хотя подростком он добровольно удалился от мира, чтобы ничего не слышать о матери, врожденная гордость служила ему защитой.
Мы рассказали обо всем сейчас, потому что об этом грустно размышлял Поль Лабр вечером после прощания с Терезой Сула, гуляя по набережной. Он уже не думал о человеке, которого встретил, спускаясь по винтовой лестнице. Тот человек, выйдя из тени, спросил его:
– Простите, вы случайно не месье Поль Лабр? И Поль ответил: «Нет».
Затем добавил про себя:
– К чему все? Мне ни до кого нет дела…
Конечно, пока он шел, опустив голову, встреча совсем вылетела у него из памяти. Он шел, потерянный и погруженный в мрачные мысли, которые приходят на ум людям, когда они хотят умереть.
Прошлое являлось перед ним в мельчайших подробностях.
Он вспоминал всю свою жизнь, которая так блестяще начиналась, потом постепенно тускнела, теряя краски, пока окончательно не потеряла привлекательности.
Перед внутренним взором молодого человека возникло то, чего он раньше не видел, а точнее – не хотел замечать: благородную меланхолию своего отца. Он искал улыбку на бледном лице солдата. И не находил ничего, даже ее следа.
В глубоком отчаянии он прошептал:
– Так оно и было, отец никогда не улыбался. Несчастье давно уже поселилось в нашем доме.
А как же брат? В нем вдруг ожило смутное воспоминание о старшем брате, и Поль успокоил сам себя:
– Жан счастлив. Да хранит его Господь!
А мать? О! Мать всегда жила в его сердце! Она разорила их семью, но она любила своего сына. Позорная, болезненная слабость, погубившая ее, не могла повлиять на любовь Поля и матери. Эта роковая страсть к игре для Поля просто не существовала.
Он явственно видел ее тонкую фигуру, прекрасное лицо и лучистые глаза – зеркало ее души, обожающей только его одного.