– Ну, двести, если хочешь… – пожал плечами человек из Парижа. – А я одолжу тебе свой нож – на тот случай, если старуха заартачится.
Хромец отпрянул от своего собеседника.
– Не хочу я иметь с вами дела! – воскликнул бедняга. – Если матушка не пожелает дать мне тридцати пяти су, то вон река… Не очень-то сладко живется мне на свете!
И Винсент ушел, унося в руках свои сабо.
Почти тотчас же, как раз тогда, когда Пистолет собирался подняться по крутой дороге к воротам Шато-Неф-Горэ, он услышал вопли, доносившиеся из деревушки де Нует.
Это голосили Кокотт и Пиклюс, выполнявшие поручение виконта Аннибала Джоджа.
– Пойдемте, друзья! – кричали они. – Пойдемте, добрые люди! Сын Матюрин Горэ хочет зарезать родную мать!
И любопытные крестьяне побежали к ферме старухи. Не мешкая, Пистолет возглавил группу крестьян, крича во все горло:
– Селяне! Кто любит меня – за мной! Нравственность – прежде всего!
Никто его не любил, но все последовали за ним, поскольку он шел в том же направлении, что и остальные.
С первой же секунды вид и поведение Клампена показались Пиклюсу и Кокотту весьма подозрительными; мошенники сразу узнали в смекалистом молодом человеке бесцеремонного парижанина.
Они тоже помчались на ферму и предупредили виконта Аннибала о происходящем. И как только закончился фарс с жалким ножичком, за который несчастный Винсент схватился, словно утопающий за соломинку, чтобы испугать и остановить разъяренную мегеру, бандиты, разумеется, расправились бы с Пистолетом, если бы тот не выкрутился благодаря собственной дерзости.
К счастью для Клампена, в армии, штурмовавшей сундуки Горэ, было несколько генералов, которые относились друг к другу далеко не лучшим образом. У каждого из этих доблестных военачальников были свои солдаты и не все «рядовые» были знакомы между собой.
Удачно было и то, что Меш радостно закивала, услышав имя Трехлапого, которое наш молодец так вовремя ввернул в разговор.
После потасовки Пистолет, как мы видели, вышел вслед за хромым, твердо решив сохранить этого драгоценного свидетеля.
Влюбленный Клампен подождал Меш в хлеву и шепнул ей:
– Ты бы удивилась, если бы через год у нас была собственная карета и повариха в нашей собственной кухне? Следи за всем, все мне рассказывай и удирай, как только завидишь жандармов.
Клампен подхватил Меш на руки, затем внезапно поставил ее на землю, перекувырнулся через голову и исчез, бросившись вслед за бедным Винсентом.
Он догнал хромоножку у поворота дороги и заявил, мгновенно войдя в новую роль:
– Парень, если ты вернешься к Матье, тебе крышка! Сын Матюрин Горэ недоверчиво покосился на парижанина.
– Я заплачу за разбитое – и делу конец, – ответил Винсент. – Они славные люди, эти Матье.
– Тебе придет конец завтра, когда за тобой явятся жандармы, – зловеще усмехнулся Пистолет.
Простак застыл на месте.
– Я вас не знаю… – начал было он, потому что именно с этих слов он всегда начинал разговор с незнакомым человеком.
Но на глазах у него показались слезы, и он в отчаянии закричал:
– Боже мой! Жандармы! Меня потащат на эшафот за то, что я вытащил из кармана ножичек, чтобы припугнуть родную мать?
Не знаю, – с важным видом ответил Пистолет. – В этих краях люди злые… Жалко мне тебя, колченогий. Там наверху живет добрый господин, который возьмет тебя к себе, если хочешь. Он защитит тебя от жандармов!
– Месье из Шато-Неф-Горэ? – спросил хромой.
– Точно, – кивнул Клампен. – Славный господин.
– Говорят, что он колдун и сглазил мою матушку, – пробормотал Винсент.
Пистолет пожал плечами.
– Тебе больше нравятся жандармы? – осведомился он.
Сын Матюрин Горэ, казалось, пытался сделать выбор.
– Есть еще река, – угрюмо проворчал бедняга. – Жизнь мне давно не в радость…
– Дурачок! – ласково улыбнулся Пистолет, который решил, что туповатый парень его не понял. – Тебе осталось ждать недолго! Скоро ты разбогатеешь!
Глаза Винсента заблестели.
– Мне уже говорили об этом, да! – тихо произнес он. – И что все девушки будут бегать за мной, словно я – красавец! И что я буду пить из бутылки лекарство, как моя матушка. Послушай, если я стану богатым, я буду хлебать суп с утра до вечера, потому что мне вечно хочется есть!
Это было сказано с таким жаром, что Пистолет, имевший, как и все парижские бродяги, литературную жилку, расхохотался и подумал:
«Это животное без труда зарабатывало бы по два франка в день, играя дурачков в Бобино!»
Вслух же Клампен вскричал:
– В путь! Тебя будут кормить и спрячут от жандармов.
И бывший сыщик свернул с дороги, чтобы подняться к замку.
Винсент, опустив голову, поплелся вслед за парижанином.
Через дыру в недостроенной ограде они проникли в парк.
Пистолет шел теперь медленно и осторожно; казалось, он усиленно размышлял.
– Видишь ли, – проговорил он, замедляя шаг на расстоянии двух или трех ружейных выстрелов от ограды, – я думаю, как нам лучше поступить, дело-то непростое…
– Я хочу пить, – ответил простак, снова впавший в апатию.
Пистолет вздрогнул и зажал ему рот рукой, шепнув:
– Замри!
Так как удивленный хромец машинально попытался вырваться, Пистолет, применив свое обычное средство, подсек его и совершенно бесшумно уложил на землю.
– Замри! – повторил он угрожающе. – Или не видать тебе богатства! Я здесь вовсе не из-за тебя, старик; если будешь мне мешать, поплатишься головой!
Простак повиновался.
Он остался лежать на траве и больше не шевелился.
Пистолет отошел на несколько шагов и прислушался.
Какой-то шум доносился из-за соседних деревьев.
«Жаль все-таки, что я так плохо знаю место, – подумал Пистолет; он колебался. – Замка отсюда не видно, и я даже представить себе не могу, с кем имею дело».
Клампен повернулся к хромому, который удивленно смотрел на него, и, скорчив страшную рожу, приложил палец к губам.
Затем Пистолет растянулся на земле, бормоча:
– Попытаемся все разнюхать!
Он пополз по траве, росшей под деревьями, с такой ловкостью, что если бы его увидели индейцы из романов Купера, то, безусловно, похвалили бы отважного следопыта.
Чем дальше он продвигался, тем яснее слышал голоса.
Очевидно, за кустами разговаривали несколько человек. Однако смысл их беседы все еще ускользал от нашего молодца.
Первое, что разобрал Пистолет, было имя Поля Лабра.
Взволнованный Клампен застыл, прячась в глубокой траве.
Вклинившись в какую-то интригу, в сути которой он только начал разбираться, но механизма которой еще не постиг, Пистолет вдруг оказался в самом центре интересовавшего его дела.
Ведь именно из-за Поля Лабра он и прибыл сюда. Подручный бывшего инспектора Бадуа ни на минуту не забывал об этом.
Он снова двинулся вперед, затаив дыхание.
Пока он полз, шорох травы мешал ему слушать, и Пистолет горько сожалел о каждом пропущенном слове.
Шагов через тридцать заросли поредели, и вокруг Клампена стало светлее.
Еще тридцать шагов – и он заметил белые очертания Шато-Неф-Горэ, резко выделявшиеся на фоне зелени парка.
В то же время прямо перед собой Пистолет различил сквозь листву несколько темных костюмов, среди которых белело женское платье.
Молодой человек сделал еще одно усилие, обогнул толстый ствол дерева и притаился в кустах, откуда мог наблюдать за чем-то вроде собрания, участники которого торжественно восседали вокруг стола с остатками завтрака.
Пистолет увидел четверых мужчин – среди них находился и столетний старец с ласковой улыбкой – и очаровательную женщину, которую Клампен уже имел честь лицезреть в обществе старика; это были полковник Боццо и его внучка графиня Фаншетта Корона.
Однако не они привлекли сейчас внимание юного парижанина; его взгляд устремился к тому, кто произносил в это время какую-то речь.