- Я пока человек, - усмехнулся Егор. - Люди давно цветущий папоротник ищут, да не находят никогда. Или вы меня уже не боитесь и за человека-то не считаете, раз на свой шабаш зовете?
- Да какой же ты человек! - засмеялся Курдыш. Замяукал, заурчал, вспрыгнул на плечо, уцепившись острыми когтями за рубаху. - От тебя и людским духом не пахнет.
- Еще чего! - возмутился Егор, но кота не сбросил. - Вы сами по себе, я - сам по себе. Я вам мешать не буду, и вы меня не трогайте. Не нужен мне ваш папоротник.
- А ты попробуй, Егор, попробуй, - льстиво уговаривал Курдыш, жарко дыша на ухо. - Вку-у-сно, ой, как вкусно!
И раздвинулись заросли, и вышел Егор на поляну. Горел жаркий костер, и в свете его, в тучах искр, в голубом дыму, теснились сотни существ, опоясанных гирляндами и венками из цветущих листьев папоротника, плясали, пели, дудели в свирели и рожки, прыгали, носились по поляне, взвизгивали, кувыркались через костер, вспарывая воздух легкими телами.
Егор остановился у края освещенного круга.
- Дальше я не пойду, - твердо сказал он. - Нечего мне там делать. Мне и отсюда хорошо видно.
- Его-о-р! - позвал его знакомый нежный голос, и Егор узнал Мавку.
Она шла к нему, неслышно ступая, и трава не сминалась под ее ногами. Обнаженная, стройная, текучая, как вода, изменчивая, как вода, убийственная и животворная, как вода.
- Ну, здравствуй, - сказал Егор, против воли сжав топорище. - Снова обниматься полезешь, русалочка?
Она приблизилась к нему, дохнуло холодом и влагой от ее тела. Бездумно и спокойно посмотрела в глаза, улыбнулась.
- Любимый ты мой, баский, - прошептала. - Скучал ли ты обо мне?
- Чуть не помер от тоски, - ответил Егор и, повернув голову к Курдышу, сказал: - Слушай, дружище, избавь ты меня от нее. Век не забуду.
- От Мавки-то кто тебя избавит? - задумчиво мяукнул кот. - От нее, как от воды, не убережешься. Да ты не бойся. Сегодня она тебя не тронет.
- А пропади она пропадом! - в сердцах сказал Егор и зашагал в другой конец поляны.
Мавка и в самом деле не стала преследовать его. Она расплылась по поляне текучим зеркалом и, журча, потекла в заросли.
Кучка пляшущих наскочила на Егора, рассыпалась перед ним, окружила. Толпа существ схватила его за руки и повлекла в освещенный круг, крича и улюлюкая. Мелькали лица, морды, рыла, хари, мохнатые, потные, вытянутые, сплющенные, заостренные, безгубые и брыластые. Все они тянулись к Егору, корчили ему гримасы, хохотали и щипались. Егор не вырывался, только лицо отворачивал, когда слишком близко нависала чья-нибудь нечеловеческая морда. Курдыш больно вцепился в плечо когтями, Егора не покидал.
- Это лешие тебя кружат, - говорил он. - Вот и Лицедей среди них. Узнаешь?
Кто-то в знакомом колпаке и в черных очках прижался к Егору.
- Ну как, Егорушка?! - прокричал он. - Эх, ночка-ноченька заветная! Да ты попляши, попляши, Егорушка, отведи душу-то, успокой ее, неприкаянную, потешь ее, бездомную! Соку-то выпей, хороший сок, ох, хороший!
- Не буду я пить ваш сок! - выкрикнул Егор. - И не заставите!
- Заставим! Заставим! - кричали лешие. - К Перуну его, к Перуну! Он так ему покажет! Он так его научит!
Егора плотно обхватили со всех сторон, сдавили и повлекли к костру.
Курдыш не расставался с ним, он только плотнее сжал шею лапами, и непонятно было, то ли он оберегает Егора, то ли, наоборот, - помогает им.
- Не брыкайся, Егор, - советовал он. - Все равно не убежишь. Назвался груздем, полезай в этот, как его... Ну, полезай, короче.
И Егора подтащили к огромному истукану. Голова у него была серебряной, длинная борода тускло поблескивала позолотой, а деревянное тело прочно поставлено на железные, уже поржавевшие ноги. В правой руке истукан держал длинный извилистый сук.
- Перун, а Перун! - заголосили вразнобой лешие. - Вот Егора-то научи! Долбани его молоньей-то! Вразуми его, бажоного! Повыздынь его да оземь грянь. Сок-то пить не желает!
И шевельнулся истукан, и затрещала его древесная плоть от внутреннего напора, заскрипело сухое дерево тулова, зазвенела борода, открылись серебряные веки, и на Егора глянули ясные голубые глаза.
- Пей! - приказал он громким скрипучим голосом и стукнул палкой о землю.
- Не хочу, - сказал Егор. - Не хочу и не буду. Не хочу таким, как вы, быть. Хочу человеком остаться.
- Был человеком - лешим станешь! Пей!
- После смерти, - согласился Егор. - А сейчас не заставишь!
И звякнули глухо железные ноги Перуна, и сверкнули глаза, и палка в руке налилась желтизной и, меняя цвета побежалости, накалилась добела. Он стукнул еще о землю, и посыпались ослепительные нежгучие искры. Лешие с визгом разбежались, и Егор остался один на один с Перуном, если не считать Курдыша, как ни в чем не бывало задремавшего у него на плече.
- Что же ты, внучек? - неожиданно мягко спросил Перун, с треском и скрипом наклоняясь к Егору. - Негоже так. Раньше-то вы меня почитали, а ныне посрамляете. Разве мы не одного корня?
- Не помню, - сказал Егор, растирая затекшие руки. - Не помню я тебя, Перун, и внуком твоим себя не считаю.
- Мудрствовать по-мурзамецки выучились, на курчавых да волооких богов нас сменяли. Прежде-то себя внуками Перуновыми да внуками Дажьбожьими чтили, а ныне-то где корень свой ищете? В стороне полуденной, да в стороне закатной. А корень-то здесь!
И Перун снова ударил раскаленным посохом о землю. Запахло озоном.
- Мы одной крови, - сказал Перун совсем тихо. - Выпей сок, обрети отчину.
И он протянул Егору рог, наполненный голубым светящимся соком.
- Эх ты, глуздырь желторотый, - по-стариковски нежно проговорил Перун, - не лешим ты станешь, а душу свою очистишь и с землей сольешься.
- После смерти, - упрямо сказал Егор, но рог принял. - После смерти мы все с землей сливаемся. Убить во мне человека хочешь?
- Вот и стань им. Стань человеком. Человек без роду что дерево без корней. Откуда ему силу черпать? Выпей, внучек.
Егор поднес рог ко рту. Густой сок закипал до дна, дурманил пряным ароматом.
- Хорошо, - сказал Егор. - Я верю тебе, Перун. Предки мои тебя чтили, и я почту. Будь по-твоему, дедушка. Твое здоровье! - и он залпом выпил жгучий, кипящий сок.
- Пей до дна! Пей до дна! - возликовали лешие и подхватили Егора под руки и потащили, смеясь.
- Ну вот, давно бы так, - мяукнул проснувшийся Курдыш и лизнул его в щеку горячим языком. - Видишь, не помер. А ты боялся.
И понесли Егора, не давая ему опомниться, остановиться, успеть ощутить в себе то почти неощутимое, что начало происходить с ним. Его развернули лицом к огню, и он увидел сидящего великана. Огромное мускулистое тело его было покрыто разбухшими от крови комарами, он не сгонял их, только изредка проводил ладонью по лицу, оставляя красную полосу. В руке он держал большой рог, наполненный соком.
- Это Белбог, - подсказал Курдыш. - Ты не бойся его, он добрый.
- Ну что, Егор, выпьем? - спросил великан басом.
- И выпьем, - согласился Егор. - Ты из рога пьешь, а комары из тебя. Очень мило.
- Так они из меня дурную кровь пьют, - добродушно ответил Белбог. Думаешь, легко быть добрым? Вот комарье из меня все зло и тянет.
- Давай вкусим добра! - сказал Егор и выпил свой рог. Не жмурясь и не переводя дыхание.
- А зла-то как не вкусить? - спросил кто-то вкрадчиво. - Со мной теперь выпей.
Не то зверь, не то человек, с блестящим, словно бы расплавленным лицом, меняющим свои очертания, протянул мощную лапу с кубком, зажатым меж когтей.
- Это Чернобог, - шепнул Курдыш. - Ты выпей с ним. Добро и зло всегда братья.
- Что же, познаю добро и зло, - усмехнулся Егор и осушил кубок и, не глядя, бросил его в чьи-то проворные руки.
Лешие снова подхватили его под мышки, подняли на воздух и посадили на чью-то широкую спину. Удерживая равновесие, Егор взмахнул руками и попал кулаком по бородатому лицу.