— Сейчас начнется «Час семейных развлечений», — сказала она.
На Тауэр-плаза как раз закончились речи и телекамеры провожали выдающихся личностей к дверям вестибюля.
— Теперь они поднимутся в банкетный зал, — сказал инспектор, — будут пить коктейли и есть всякую ерунду на палочках. — В его голосе звучала злая зависть. — Видишь вон того? Это сенатор Джейк Петерс, «друг народа». Ха! Он сидит у вашингтонской кормушки уже лет тридцать, если не больше.
— Сегодня в «Семейных развлечениях» будет Клара Хесс, — сказала его жена. — Обожаю ее. Видела ее на той неделе во вторник, нет, это было в среду. Ну и насмеялась же я! Думала, лопну. Изображала этих, ну знаешь, «эмансипированных женщин» и разделала их в пух и прах!
— А это, — продолжал инспектор, — губернатор Бент Армитейдж, и если он не первоклассный жулик, то, значит, я ничего не понимаю в этой жизни. А вот, смотри, наш обаяшка мэр Боб Рамсей, стопроцентный американский чесночник. Почему же там нет тех, кто строил эту чертову громаду? Очень интересно.
— Клара сказала, — продолжала его жена, — что они не признают даже слово «мужать», вот только замену никак не подберут… Понимаешь? Ах, что она делает, что она говорит, просто не знаешь, что отколет в следующую минуту.
— А это Бен Колдуэлл, — объяснял ей инспектор. — Когда он появляется, человеку хочется тут же преклонить колени, как в церкви. Черт возьми, он, небось, даже штаны надевает иначе, чем я, и ручаюсь, что извилин у него побольше, чем у нас. Иначе не был бы тем, кем есть. Все они хороши. Но гений среди них один, все остальные ему в подметки не годятся.
— Клара Хесс тебе понравилась бы. Серьезно.
— Какая Клара Хесс, черт тебя возьми? — Инспектор допил пиво. — Может, принесешь еще по одной?
— Сам знаешь, где взять.
— Но я ходил за этими.
— Перестань. Ты вообще меня не слушаешь, иначе знал бы, кто такая Клара Хесс.
— Ну ладно, ладно, я пошел, — сказал инспектор, поднялся с кресла и направился на кухню. — Не трогай телевизор. Я хочу посмотреть на здание, которое строил вот этими руками.
— Ты не строил. Ты только смотрел.
— А это не одно и то же? Кто еще позаботится, чтобы все сделали верно?
Или неверно, но инспектор не давал воли таким мыслям. Иногда, обычно ночью, они вдруг всплывают, и тебя начинает мучить детский страх перед Господом за плохие поступки и все тому подобное, но ты уже взрослый и сам решаешь, как быть, и плюешь на эти детские штучки.
Если инспектор чему и научился в жизни, так это тому, что на свете есть два рода людей — те, что имеют свое, и те, кто только глотает слюни, — и для себя уже давно решил, что он предпочитает.
Так уж устроен мир — стоит оглянуться вокруг, причем где угодно, и увидишь, что некоторым везет, а некоторым, причем большинству, нет. В армии, еще мальчишкой, он уже понял что к чему. Другие ребята вечно чистили картошку, или ходили в разведку, или еще куда и при этом вечно получали под зад.
Им суждено было всю жизнь только облизываться. Но зато другие спали в натопленных штабных бараках и занимали должности писарей, никогда не слыша выстрелов. А кому хочется стать мертвым героем?
Теперь он строительный инспектор, но это одно и то же. Некоторые всю жизнь работают строго по правилам. И что потом? Пенсия, которую ты можешь засунуть себе в задницу, потому что с ней тебе недоступны вещи, которые тебе обещают все эти сраные политики перед выборами.
Так что из того, если человек позволит субподрядчику смухлевать то тут, то там и сорвать при этом куш побольше? Кому от этого хуже? И кто об этом узнает? Это важный вопрос, потому что каждый тянет одеяло только на себя, а если кто утверждает иное, он дурак или лжец, и те, кто чего-то достиг, никогда ни перед чем не останавливались, а те, кто остановился, те пусть глотают слюни. Все проще простого.
Инспектор открыл банку с пивом и начал пить его, стоя возле огромного холодильника.
Это же надо, стоило увидеть Башню по телевидению, и начали вертеться в голове такие мысли. Но эта работа закончена, хотя и не забыта. Все-таки часть жизни.
— Гарри, — донесся голос жены из гостиной, — где там мое пиво?
— Умолкни, — ответил Гарри, — я думаю.
От каждой стройки что-то остается в памяти, например, такие морозные зимние дни, что можно было зад отморозить, или несчастье с тем здоровенным поляком, который упал с лесов и разбился всмятку, или тот парень, которого задавило в метро по дороге домой. Такие вещи застревают в мозгах, это факт, и временами вспоминаешь, как все было.