Все ее существо затопила теплая волна.
— Это предложение?
Без раздумья:
— Да.
— Тогда, — не спеша ответила Бет, — я его с радостью принимаю.
Нат подошел к дверям трейлера, потом спустился по ступенькам на площадь и уставился на огромное несчастное здание.
Пока Патти не заговорила, он не замечал, что она идет за ним.
— Что за люди!.. — с горечью воскликнула Патти.
Нат взглянул на густую толпу за барьерами.
— Таймс-сквер под Рождество, — сказал он. Голос его дрожал от гнева. — Проклятые гиены. Мы могли бы публично поджаривать людей на вертеле и загребать миллионы на продаже билетов.
Патти молчала.
— Мы все виноваты, — продолжал Нат. — Это главное. Я рад, что Берт не узнал об этом.
— Спасибо. — И через минуту: — Но не забудьте, что в этом не только ваша вина. И моего отца тоже. В этом виноваты все, не только вы. Понимаете?
Нату удалось улыбнуться.
— Вы умеете внушить оптимизм.
В отличие от Зиб. Та, как это сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что ничто не таково, как кажется. Человек никогда не бывает «за», только «против», и постоянная поза «меня никому не одурачить», которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите. Элите — возможно, но интеллектуальной — тут уж позвольте…
— Что станет с теми людьми, Нат? — В голосе Патти чувствовалось напряжение. — Неужели они…
— Наверх прокладывают шланги, — ответил Нат, — с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей…
— Но я так и не понимаю, что там горит?
— Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага — все это вспыхивает первым делом. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краска и плитка и растекается обшивка, и от этого температура возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых и не подумаешь, что они могут гореть. — Нат вздохнул: — Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.
— Что если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? — продолжала Патти. — Ведь там были бы тысячи людей. — И добавила: — Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.
«Посреди собственной беды, посреди горя от смерти отца, — сказал себе Нат, — она еще может думать о других. Но, возможно, это именно потому, что у нее умер отец, — несчастье сближает людей».
— Что вы будете делать, Нат?
Вопрос застал его врасплох.
— Я как раз об этом и думаю.
— Я имею в виду не сейчас, — голос Патти звучал теперь нежно, — а когда все это будет позади.
Нат молча покачал головой.
— Снова займетесь архитектурой?
До этого момента он не задумывался, но ответил твердо и решительно:
— Думаю, нет. Как раз сегодня утром Колдуэлл говорил о Фаросе, маяке, который стоял в устье Нила. «Он стоял там тысячу лет», — сказал Бен Колдуэлл. То же самое он думал об этом здании. — Нат покачал головой. — Как это называется? Человеческая гордыня, вызов богам. В некоторых странах Среднего Востока ни одно здание никогда не завершают полностью. Всегда оставляют несколько кирпичей или реек, — он улыбнулся Патти, — потому что совершенное произведение подобно богохульству. Человек должен стремиться к совершенству, но ему никогда его не достигнуть.
— Это мне нравится, — сказала Патти.
— Я не уверен, нравится ли мне это, но я хотя бы понимаю. Когда-то мне кто-то сказал, что неплохо, если человек пару раз получит по шапке… — Он задумался. — Идемте внутрь.
— Вы что-то придумали?
— Нет. — Нат колебался. — Но, как и вы, я не умею стоять в стороне. — Тут ему в голову пришла новая мысль. — Что, если бы вы не были дочерью Берта, но замужем за кем-то, имеющим отношение к Башне?
— То есть за вами? — Хрупкая, твердая, готовая взглянуть в лицо любой возможности. — Была бы я сейчас здесь? — Патти решительно кивнула. — Была бы. Старалась бы не мешать, но была бы рядом.
— Я тоже так думал, — ответил Нат и удивился неожиданной радости, которую вызвало в нем это признание.
В трейлере у рации сидел один из командиров пожарных частей. Слышен был только его голос: