- Это всегда было его коньком, – сказал сенатор, обращаясь к Бет, – эти бытовые аналогии. – Он встал. – Как философ, Бент, – он взглянул снизу вверх на губернатора, – вы, не светоч мысли, но некоторые из ваших аргументов заслуживают внимания. Я их обдумаю на досуге.
На пороге он остановился и нерешительно махнул рукой.
– Кстати, только что прошел номер двадцать один, – он сказал это Бет. – Знаете, та голая баба. Она думала...
– У меня номер сорок девять, – ответила Бет и заставила себя улыбнуться.
Сенатор заколебался, потом еще раз махнул рукой и вышел.
– Итак, мы получили еще несколько минут, – сказал губернатор и улыбнулся Бет: - О чем задумались?
– Все, что вы ему сказали, – неторопливо ответила Бет, – можно отнести и к вам, да?
– Скорее всего. – Губернатор снова рассмеялся. Но разница в том, что когда человек говорит это о себе, то ему не обязательно верить.
– Мне кажется, я понимаю вас, Бент. – Она тоже улыбнулась, – По крайней мере, я так думаю.
– Были времена, – сказал губернатор, – когда я делал вещи, которыми не следует гордиться, или допускал, чтобы их делал кто-то другой, что одно и то же, и все только для того, чтобы достичь цели, стоившей, как я считал, такого компромисса. Я знаю, что могу обманывать сам себя, по крайней мере на время. Думаю, это умеет каждый, а некоторые – навсегда.
– По-моему, вы порядочный человек, Бент, в лучшем смысле слова.
– Благодарю вас.
– По-моему, вы лучше и сильнее, чем сами думаете. За вами идут люди. Вы человек, которого люди слушают.
– Поосторожнее с этим подхалимажем, хотя он мне и очень лестен.
Бет завертела головой:
– Сенатор был прав. Пока человек не столкнется с чем-то подобным, он обманывает самого себя. Но я не лгу. То, что нас ожидает, надрывает мне душу. Не хочу умирать.
Губернатор взял ее руку.
– Это очень мило с вашей стороны. – сказал он и ласково улыбнулся. – Но скажите мне, какой номер вы вытянули? Двадцать первый?
31
19.23 — 19.53
Небо на западе уже потемнело, начинал сгущаться вечерний сумрак. Гиддингс стоял на пороге трейлера, наблюдая.
– Что-то дело затягивается, – сказал он, потом оглянулся на Брауна и пожал плечами. – Чудо? И Красное море расступилось? – Он покачал головой и тыльной стороной ладони устало провел по лбу. На нем осталась черная полоса.
Сержант Оливер сообщал вниз одно за другим имена тех, кто уже оказался в безопасности, Патти отыскивала их в списке и вычеркивала.
Голос Оливера как раз сообщил по рации:
– А эта сама себя не узнает, а я тем более.
Нат спросил:
– Что, у нее в сумочке нет никаких документов?
– В сумочке? – загрохотал сержант. – У нее не то что сумочки, платья нет! – Потом тише в сторону: – Ну вот, девушка, с вами уже все. Держитесь этих двух полицейских, они о вас позаботятся. – И снова в рацию: – Ладно, как-нибудь выясним.
Патти сказала:
– Кто бы это ни был, уже двадцать первый номер! – Она улыбнулась Нату. – Спасибо вам.
Нат неожиданно встал из-за стола, подошел к дверям и взглянул на верхушки небоскребов. Прищурившись, различил спасательный пояс, который снова был с грузом на пути вниз, на крышу Торгового центра.
Он знал, что в банкетном зале трое или четверо мужчин осторожно вытравляют вспомогательный линь, чтобы пояс не летел вниз как сумасшедший и не перепугал пассажирку до смерти, не выронил бы ее, и она не рухнула бы с криком с четырехсотметровой высоты вниз на площадь. Он гадал, кто сейчас находится в поясе, потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
– Теперь все дело в том, – сказал он, – сколько осталось времени. Скольких мы сумеем спустить?
- Может быть и всех, – ответила Патти, потом помолчала. По крайней мере, я надеюсь. – Она снова замолчала и испытующе посмотрела Нату в лицо. – Вы думаете, нет?
Нат молча покачал головой и сказал:
– Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале. – Он показал рукой. – И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. – Он снова покачал головой. – Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах неслучайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства – «черные ящики». Если самолет разобьется и прибор уцелеет, то он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. – Он задумчиво помолчал. – Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. – Это был повод для размышления, и Нат задумался.
Патти смотрела и слушала. Та часть ее существа, которая в этот миг находилась там, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.