– Ты думаешь, им удастся спасти всех? – спросил Шэннон.
Барнс развел руками:
– Даже если получится – этот ужасный день никто никогда не забудет. – Он помолчал и добавил: – Никто из нас.
– Семьдесят шесть! – объявил шеф пожарной охраны. Он уже охрип от дыма и усталости. Закашлявшись, он никак не мог остановиться, разрывая грудь глубоким давящим кашлем.
Сенатор отвернулся от окон. Ему стало тяжело дышать. Он окинул взглядом зал.
На противоположной стороне у противопожарных дверей белела скатерть, прикрывавшая останки Гровера Фрэзи. В кресле возле них сидел кто-то, обвисший как мешок, запрокинув голову с открытым ртом. Сенатор не знал, кто это, но как ему показалось, человек уже не дышал.
Бен Колдуэлл лежал на полу посреди комнаты, там, где упал. Его тело скорчилось в позе эмбриона. Он не двигался.
Официант, сидевший на полу, протянул сенатору бутылку. По его лицу блуждала безумная улыбка.
– Большое спасибо, – ответил сенатор. – Но я пока подожду. – Голос его звучал глухо и тяжело. Он с трудом выпрямился и направился в канцелярию.
Губернатор сидел в кресле у стола. Подняв на него взгляд, он улыбнулся и закашлялся. Когда приступ кашля прошел, сказал:
– Садитесь, Джек. О чем будем беседовать?
Оливер с Кронски извлекли мужчину из спасательного пояса.
– Поддержите его, – сказал сержант и добавил громче: – Дайте ему кислород!
Он махнул рукой в сторону Башни, и спасательный пояс медленно тронулся в обратный путь.
– Семьдесят семь! – сообщил Оливер по рации. – Фамилия Бухольц. Нужна медицинская помощь.
Он стоял, могучий и невозмутимый, как скала, не сводя глаз с окон Башни, пока Кронски потравливал страховочный конец спасательного пояса.
Здесь, на крыше Торгового центра, и раньше было холодно.
Теперь же, в последних лучах заходящего солнца, мороз пробирал прямо до костей. Кронски потопал ногами и начал тереть руки.
– Здесь и белый медведь бы закоченел, – сказал он.
По сержанту не было заметно никаких признаков испытываемых им неудобств.
– Вспомните о тех беднягах наверху, – сказал он. – Уж у них-то тепла хватает с избытком. – И тут же: – Смотри! – У него впервые сорвался голос. – Смотри! Пояс сорвался.
Спасательный пояс вылетел в окно.
Он начал падать под собственным весом, описывая огромную дугу, все быстрее и быстрее, подпрыгивая и раскачиваясь, как сумасшедший.
– Господи Боже, – вскричал Оливер, – все кончено! – Он махнул рукой.
В окно проскользнул, как змея, основной трос, и его конец болтался в воздухе, потому что его оттягивали все еще державшиеся узлы. Трос расплавился от раскаленной балки, к которой был привязан, и теперь падал и падал в пропасть.
– В сторону! – крикнул сержант и отскочил сам, потому что тяжелый трос со свистом хлестнул по месту крепления к крыше, потом замер.
Оливер пытался рассмотреть, что происходит за окнами.
Протянул руку:
– Бинокль!
Он молча обшарил биноклем весь ряд окон банкетного зала, потом опустил его болтаться на ремешке и медленно поднес ко рту рацию:
– Крыша вызывает трейлер.
– Трейлер слушает, – отозвался Нат.
Голос Оливера звучал монотонно:
– Трос лопнул. Спасательный пояс упал вниз. Пустой.
Нат тихо произнес:
– Господи Боже!
– Но это уже не важно, – продолжал сержант. – Я не вижу, чтобы там кто-то двигался. Думаю, все кончено. – Он помолчал. – Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало.
Было 20. 41. С момента взрыва прошло четыре часа восемнадцать минут.
Гибель Богов. Эпилог.
Они молча шагали в вечерней прохладе, квартал за кварталом, без всякой цели, погруженные каждый в свои мысли.
Наконец они остановились, как будто услышав неведомый сигнал, остановились и оглянулись.
Шпиль гигантской Башни отражал последние лучи солнца. Под ним в густевших сумерках светился раскаленный каркас. Уже не казалось, что он корчится в муках. Он казался тлеющими углями, остывавшими в потухшем костре.
– Сержант был прав, – заметил Нат. – Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало. Может быть, мы сделали не все, – тихо добавил он странным тоном. – Может быть...
– Все уже кончено, – ответила Патти, – Не думайте больше об этом и продолжайте свой путь.
– Куда?
– Вперед, – Голос Патти звучал ласково. – Вперед, а не назад. Человеку нельзя возвращаться. – Она помолчала. – Все это уже позади. Все.