– Я не нарушал законов. – На лбу Норриса забилась тонкая жилка. – Все было в пределах правил.
– В этом я убежден, только вот человеку, который зарабатывает только десять тысяч в год, тяжело понять, почему он должен платить налог в двадцать процентов.
Бет смотрела, слушала и пыталась понять, чего хочет добиться губернатор, сознательно восстанавливая против себя этого человека, будь он хоть тысячу раз прав.
– Мне плевать на людей, зарабатывающих десять тысяч в год, – ответил Норрис. – Они меня не интересуют.
Бет в душе рассмеялась. «Теперь понимаю, – сказала она себе, – это сознательный уход в сторону от темы, размахивание красной тряпкой, чтобы отвлечь человека от главной проблемы».
– Но и на вас, Поль, наплевать тому нашему гипотетическому человеку, зарабатывающему десять тысяч долларов в год. Он сыт вами по горло и считает, что с вами и вам подобными давно пора кончать.
– Вы говорите, как коммунист.
– Это обо мне уже говорили.
– Значит, вы признаетесь?
Губернатор улыбнулся.
– Я думаю, откуда взялось это обвинение. Крайне левые считают меня слишком верной опорой нашего строя, и вместе с мнением, которого придерживаетесь вы и вам подобные, это ставит меня туда, где я и хочу быть: достаточно близко к центру.
Он помолчал.
– Попробуйте задуматься над всем тем, что я вам сказал. – И потом, внезапно ставшим холодным голосом добавил: – Но пусть вам не взбредет в голову затеять в этом зале какой-нибудь переполох, или я прикажу связать вас как рождественского гуся и заткнуть вам рот бананом. Вы поняли?
Норрис засопел. Жилка у него на лбу набухла еще сильнее:
– Вы не посмеете!
Губернатор ощерил зубы:
– Не пытайтесь это проверить, Поль. Я блефую только в покере.
И они с Бет отошли прочь.
Официант с напитками на подносе заступил им дорогу.
– Спасибо, парень, – сказал губернатор, подал бокал Бет и взял себе.
– Как идут дела, господин губернатор? – спросил официант полушепотом. – Знаете, говорят, что нам отсюда не выбраться. Никогда. Говорят, что с пожаром не могут справиться. Говорят...
– Всегда что-нибудь да говорят, – ответил губернатор, – и всегда кто-нибудь заявляет, что все кончено.
– Ну да. Я знаю, в войну я служил на флоте. Только, господин губернатор, у меня жена и трое детей, что будет с ними? Скажите мне, что будет с ними?
– Мальчики, – спросил губернатор, – или девочки?
– Разве в этом дело? – И добавил: – Два мальчика и девочка.
– Сколько им?
Официант нахмурился:
– Одному одиннадцать, Себастьяну. Берту – девять. Бекки – всего шесть. К чему это вам?
– Бекки еще слишком мала, – ответил губернатор. – Но почему бы вам не взять Себастьяна и Берта в субботу на футбол?
– То есть завтра?
– Разумеется, – губернатор спокойно улыбался. – Мы там можем увидеться. И если так, ставлю вам пиво, а ребятам кока-колу. Идет?
Официант замялся, потом ответил:
– Думаю, вы мне дурите голову. Извините за выражение, мадам. – Он помолчал. – Но если мы там и вправду встретимся, то ловлю вас на слове, так я знайте. – Он отвернулся, но тут же обернулся к ним снова. – Я обычно хожу на западную трибуну. – Уходя, он улыбался.
– Он понял, Бент, – заметила Бет.
Губернатор кивнул:
– В войну я служил в Лондоне. Тогда вы еще были совсем ребенком.
Бет улыбнулась так же, как он:
– Не пытайтесь испугать меня вашим возрастом.
– Когда настал настоящий хаос, – продолжал губернатор, – люди сумели с ним справиться. Не то, чтобы им это нравилось, но справились. Выдержали, не жаловались и редко паниковали. Такие же люди, как этот парень. А люди вроде Поля Норриса не умеют... ну, жить вместе с другими.
– И вместе с другими умирать, – добавила Бет. – Да, вы правы. – У нее уже горели веки. – Возможно, в конце концов запаникую и я.
– Еще не конец, – голос губернатора звучал уверенно и твердо. – Но если он и наступит, вы паниковать не будете.
– Прошу вас, Бент, не позволяйте мне этого.
Было 17. 23. С момента взрыва прошел час.
20
17.21 — 17.32
В трейлере зазвонил один из телефонов. Браун снял трубку и представился, немного послушал, замялся.
– Да, – сказал он наконец, – она здесь.
Он передал трубку Патти.
– Я так и думала, что ты там, девочка моя, – услышала она голос матери. В ее тоне не было и следа упрека. – Это хорошо. Папа был бы рад.