Нату удалось улыбнуться:
– Вы умеете внушить оптимизм.
«В отличие от Зиб, которая, как сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что все не такое, как кажется. Человек никогда не бывает «за», только «против», и постоянная поза «меня никому не одурачить», которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите; элите – возможно, но интеллектуальной – тут уж позвольте... »
– Что станет с теми людьми, Нат? – В голосе Патти чувствовалось напряжение. – Неужели они...
Наверх прокладывают шланги, – ответил Нат, – с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей...
– Но я так и не понимаю, что там горит?
– Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага – все это вспыхивает первым. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краски, плитка и растекается обшивка, и от этого температура, возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых человек никогда и не думал, что они горючи.
Нат вздохнул:
– Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.
– Что, если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? – продолжала Патти, – ведь там были бы тысячи людей. – И добавила: – Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.
«Посреди собственной беды, посреди горя от смерти отца, – сказал себе Нат, – она еще может думать о других. Но, возможно, это именно потому, что у нее умер отец, что несчастье сближает людей».
– Что вы будете делать, Нат?
Вопрос застал его врасплох.
– Я как раз об этом и думаю.
– Я имею в виду не сейчас, – голос Патти звучал теперь нежно, – а когда все это будет позади.
Нат молча покачал головой.
– Снова займетесь архитектурой?
До этого момента он не задумывался, но ответил твердо и решительно:
– Думаю, нет. – Пауза. – Как раз сегодня утром Колдуэлл говорил о Фаросе, маяке, который стоял в устье Нила. «Он стоял там тысячу лет», – сказал Бен Колдуэлл. То же самое он думал об этом здании.
Нат покачал головой:
– Как это называется? Человеческая гордыня, вызов богам. В некоторых странах Среднего Востока ни одно здание никогда не завершают полностью. Всегда оставляют несколько кирпичей или реек, – он улыбнулся Патти, – потому что совершенное произведение подобно богохульству. Человек должен стремиться к совершенству, но никогда не должен его достигать.
– Это мне нравится, – сказала Патти.
– Я не уверен, нравится ли мне это, но хотя бы понимаю. Когда-то кто-то сказал мне, что неплохо, если человек пару раз получит по шапке... – Он задумался. – Идемте внутрь.
– Вы что-то придумали?
– Нет, – Нат колебался. – Но, как и вы, я не умею стоять в стороне.
Тут ему в голову пришла новая мысль:
– Что, если бы вы не были дочерью Берта, но замужем за кем-то, имеющим отношение к Башне?
– То есть за вами? – Хрупкая, твердая, готовая взглянуть в лицо любой возможности. – Была бы я сейчас здесь? – Патти решительно кивнула. – Была бы. Старалась бы не мешать, но была бы рядом.
– Я тоже так думал, – ответил Нат и удивился неожиданной радости, которую вызвало в нем это признание.
В трейлере у рации сидел один из командиров пожарных. Слышен был только его голос:
– А вы не можете определить, как далеко тянется пожар над вами?
Голос, отвечавший ему, был хриплым от усталости:
– Я же вам говорю, что нет!
Командир с яростью прокричал:
– А под вами?
Тишина.
– Тед! Говорите же! Что творится под вами?
Голос, наконец, отозвался; на этот раз в нем прорывалась истерика.
– Что все это значит, мы что, играем в вопросы и ответы? Мы идем вниз. Если прорвемся, то расскажу, что там за пожар, ясно? Сейчас мы на пятидесятом этаже...
– А если внутрь? – спросил командир. – Туда нельзя? Вы могли бы высадить двери...
– Эти проклятые двери раскалились настолько, что к ним не притронуться. Вот такие дела внутри. Говорю вам, мы идем вниз. Другого пути нет.
Браун взял микрофон.
– Говорит Тим Браун, – сказал он. – Желаю удачи.
– Спасибо.
– Мы на связи, если понадобится.
– Ладно, – и в сторону, – давай пошевеливайся.
Рация щелкнула и умолкла.
Оба командира замерли, глядя в пустоту. Патти заметила, что губы Тима Брауна беззвучно шевелятся. Молится? Гиддингс, сморщившись, гневно сверкал глазами. Взглянул на Ната и тихонько, почти незаметно покачал головой. Нат также незаметно кивнул. Патти закрыла глаза.