«Это невозможно, – подумала она, но знала, что возможно. – Это не сон, не ночной кошмар. Не будет внезапного пробуждения, не будет внезапного облегчения, что ужас исчез с лучами рассвета». Ей захотелось отвернуться и бежать прочь. «Куда? К отцу? Как бежала к нему сегодня днем за утешением, за помощью, за сочувствием? Но отец... »
Переносная рация в руке Брауна вдруг ожила, из нее вырвался сдавленный вопль, потом еще один, потом наступила милосердная тишина. В трейлере не раздавалось ни звука.
Первым разорвал оцепенение Браун. Он подошел к чертежному столу, осторожно поставил на него рацию и выключил ее. Ни на кого не глядя, он медленно, монотонно начал проклинать всех и вся.
27
18.19 — 18.38
Паола Рамсей подошла к двум креслам в укромном уголке банкетного зала.
– Простите, что помешала, – сказала она, – но то, что происходит за вашей спиной, – она покачала головой. – Я, конечно, старомодна...
Губернатор кивнул. Его лицо было невозмутимо.
– Не считая Поля Норриса и Гровера, – сказал он, – все до сих пор держались отлично. Что же теперь?
– Кэрри Уайкофф произносит речь.
Губернатор вскинул голову. Он слышал голос, но не мог разобрать слов. Однако тон высокий, визгливый, почти истерический – говорил достаточно.
– Вероятно, он заявляет, что нужно найти виновного и обещает, что займется этим.
Паола Рамсей улыбнулась:
– Прямо в яблочко, Бент.
– Через несколько минут, – продолжал губернатор, – Кэрри возглавит делегацию, которая явится требовать активных действий. Бог мой, сколько подобных делегаций я уже выслушал?
– Люди, – сказала Паола, – облепили бар. Какой-то официант сидит один-одинешенек в углу и пьет из горлышка...
Губернатор подумал, не тот ли это, у которого трое детей, вздохнул и встал:
– Что, по-вашему, я могу сделать, Паола?
Паола ласково улыбнулась:
– Я, как Кэрри Уайкофф, Бент. Думаю, что-то надо предпринять, но не знаю что. – И, помолчав, добавила: – И поэтому надеюсь на вас.
– Мне это льстит. – Губернатор грустно, иронично улыбнулся сам себе и всей этой ситуации. – Одного персонажа Марка Твена намазали дегтем, вываляли в перьях и вынесли из города на шесте. Улыбка стала шире. – А он говорит, что, если бы не великая для него честь, он лучше шел бы пешком. А я бы лучше сидел здесь, – Он взглянул на Бет. – Но попробую.
Он прошел мимо запертых противопожарных дверей, где лежало прикрытое белой скатертью тело Гровера Фрэзи, у которого стоял генеральный секретарь, уставившийся на неподвижные останки. Он медленно, торжественно перекрестил их и, увидев губернатора, чуть виновато улыбнулся.
– Со студенческих лет, – сказал генеральный секретарь, – я горжусь тем, что я атеист. Но сейчас начинаю сознавать, что детская вера так легко не умирает. Это любопытно, да?
– Да нет, Вальтер. По-моему, это скорее достойно зависти.
Генеральный секретарь задумался:
– Я начинаю понимать, что вы, в сущности, очень добрый человек, Бент. Мне только жаль, что я не понял этого раньше.
– А я, – ответил губернатор, – о вас всегда это знал, просто человеку в вашем положении приходится вести себя сдержанно.
Они улыбнулись друг другу.
– У нас дома, – продолжал генеральный секретарь, – где альпинизм – любимый вид спорта, при восхождении участники для безопасности пользуются страховочным тросом. И отсюда поговорка: «Каждый, кто на тросе, – наш человек! » Это грустно, вам не кажется, что люди узнают друг друга только в критических ситуациях? – И, после небольшой паузы. – Я могу быть чем-нибудь полезен?
– Молитесь, – ответил губернатор без всякой иронии.
– Я так и делаю. И буду продолжать. – Снова пауза, и после нее вежливые, участливые, искренние слова: – Но если могу помочь чем-то еще, Бент...
– Я обращусь к вам, – ответил губернатор и думал это всерьез. Он вышел на середину зала и огляделся.
Паола не преувеличивала. В баре кипели страсти, в центре зала ораторствовал Кэрри Уайкофф. Действительно, тот официант с тремя детьми сидел один-одинешенек в углу и хлестал «бурбон» из горлышка. В другом углу из транзистора неслась музыка и несколько молодых людей кружились и извивались ей в такт.
Из-под решетки кондиционера уже проникал дым, он еще не душил, но его едкий запах уже висел в воздухе.
Губернатор закашлялся.
Мэр Рамсей, стоявший рядом, сказал: