***
— А, в себя пришла, — пренебрежительно по ушам резануло. Глаза с трудом открыла, чтобы заметить сразу над собой доски, из каких делают самые дешевые гробы. Руки попробовала оторвать от затекшего без движения тела, но поняла, что сил в себе на это не находит и не хочет искать. Снова глаза закрыла, пытаясь соскользнуть в спасительное забытье.
— Нет уж, вставай! — За тугую повязку, мешающую дышать, дернули. — Уж тебе-то нельзя пропустить ни единой секунды из того, что нам решили показать добрые сыны Империи.
— Сыны Империи, — прохрипела, вторя. Ничего хорошего эта новость не обещала.
— Они самые, дорогуша, — рассмеялась собеседница. — А ты, должно быть, и встретить меня больше не думала.
Взгляд сфокусировала на говорящей с ней женщине. Та стояла, не скрывая холодного торжества. Теперь уже не кажущаяся запуганной и жалкой, какой была в Храме Единого.
— О, Аури-Эль, — облизнула пересохшие губы. — Только тебя здесь не хватало…
Длинные волосы, бледнее света молочной Секунды, всегда были ее украшением. Ловкое запястье не раз пальцами путалось в густой их волне. Теперь же одна за другой опадали осколками звездного света к мыскам поношенных туфель пряди. Остриженные волосы едва прикрывали острые уши чистокровного мера. Бретонка, все это время стоявшая с ножницами для стрижки овец — и где только в городе взяла, — оглядывала с непередаваемой гордостью свою работу. А после подцепила пальцем тонкое кружево амулета Мары, оскалилась, срывая. Зацепилась и за другой амулет, тут же пытаясь сорвать и его.
— Хватит, — то ли приказала, то ли попросила Гэрлиндвэн, не поднимая глаз от того, что когда-то было ее косами. — Он не снимется просто так. Его зачаровали, уже давно, чтобы только тот мог его снять, кто надел.
— Кто же? — ощерилась. Линдвэн едва подавила слабую улыбку.
— Мой лорд.
Бретонка залилась злым, лающим смехом.
— Жаль! Что ж, пусть остается. А теперь идем, пора показать тебе обещанное представление. У тебя, сучка талморская, лучшее место. Чтобы видела до мелочей.
Узкая каморка под самой крышей стала ее комнатой. И ее темницей. Ладони сами ложились за узкие прутья оконных решеток, острыми обломками ногтей впивались пальцы в податливое мясо. Бретонка не солгала, обещая, что видно будет все, до мельчайшей детали.
То, что Линдвэн в надежде приняла за вернувшееся Башне нелепое украшение из золота, не хуже недавней стрелы пропороло осознанием неизбежного ребра. И оказалось куда более метким. Впиваясь не столько тупым лезвием реальности происходящего, сколько острыми иглами липкого ужаса. И от кончиков пальцев к языку поднималось мерзлое онемение.
— Вы просто хрупкие красивые игрушки, — яд процедила в уши бретонка. — Смотри, глупая в своей гордости девчонка, стоит лишь снять с вас доспехи, что остается под ними.
— Совершенство, до которого далеко остальным.
— Нет. Пустая оболочка, не лишенная привлекательности.
— Жаль, что вы лишены даже этого, — не оторвала взгляда от к шпилю башни прикованного лорда эльфийка. Но дрогнула от резкой пощечины.
— Постарайся и ты сохранить разум, глядя, как он умирает, а после гниет. И если сможешь — уйдешь отсюда в любую сторону, какую только захочешь. Если захочешь…
***
«Во что же я превратилась за эти дни… Посмотри, какой я теперь стала, Наарифин. У меня ничего не осталось…
Ты видишь, в моих волосах теперь мерзкая бронза. Темная и насмешливая медь…»
Браслеты на узком запястье прозвенели мелодично. Отозвались в ответ длинные данмерские серьги. Пальцы смяли, щедро вгоняя в мясо шипы, ежевичную лозу.
«Видел ли ты, что становится с нами? Слышал ли, что все мы — хрупкие фигурки нордских тавлей. Все, что мы полагаем за собственную хитрую игру — ложь до последнего хода. Играют нами, не смотря, сколько фигурок уже лежат у края доски.
Тебе стоило подождать совсем немного.
Знаешь, ведь мы победили. И ты, конечно, тоже. Но не я. О, нет…
Она, конечно, наивно полагает, что я не слышу визгливых насмешек Принца Безумия. Но с каждым днем я все отчетливей ощущаю бой барабанов Мании…»
Ежевика оплела ручки совсем простого гроба, в каком отправляют останки на погребальный костер.
Огонь в ласковом поцелуе прильнул к сухим стенкам деревянного ящика.
«Нам не место тут. Твои останки я отправлю домой. В Клаудрест. И свои тоже. В конце концов, Гэрлиндвэн умерла.
А мы все — пустая оболочка, не лишенная привлекательности…»