— Да что тут рассуждать, — вполне неискренне улыбнулся Кантнер. — Что-то, сдается, мы уже явно сверх меры рассуждаем о политике. А политика плохо сочетается с едой. Которая, кстати сказать, стынет.
— Ничего подобного. Говорить об этом надо, — запротестовал Ян Неедлы к радости юных рыцарей, до которых уже добрались два горшка, почти совершенно нетронутых разговорившимися вельможами. Радость оказалась преждевременной, вельможи доказали, что вполне могут ораторствовать и есть одновременно.
— Потому что учтите, уважаемые, — продолжал, поглощая капусту, бывший приор монастыря Святого Клементия, — не только чешское дело эта виклифовская зараза. Чехи, уж я-то их знаю, готовы и сюда прийти, как ходили в Моравию и на Ракусы[61]. Могут прийти и к вам, господа. Ко всем, что здесь сидят.
— Ну уж, — надул губы Кантнер, копаясь в тарелке в поисках шкварок. — В это я не поверю.
— Я тем более, — фыркнул пивной пеной Мачей Корзбок. — К нам в Познань им далековато будет.
— До Любуша и Фюрстенвальда, — проговорил с набитым ртом Мельхиор Барфусс, — тоже от Табора изрядный кус дороги. Не-е-е, я не боюсь.
— Тем более, — добавил с кривой ухмылкой князь, — что скорее сами чехи гостей дождутся, чем на кого-нибудь пойдут. Особливо сейчас, когда Жижки не стало. Я думаю, гости того и гляди нагрянут, так что чехам их со дня на день дожидаться следует.
— Крестовики? Может, вы чего-нито знаете, ваша милость?
— Никак нет, — ответил Кантнер, мина которого выражала совершенно обратное. — Просто так мне подумалось. Хозяин! Пива!
Рейневан незаметно выскользнул во двор, а со двора за хлев и в кусты за огород. Облегчившись как следует, вернулся. Но не в комнату, а вышел через ворота и долго глядел на скрывающийся в синей дымке тракт, на котором, к своему счастью, не заметил приближающихся галопом братьев Стерчей.
«Адель, — вдруг подумал он. — Адель вовсе не в безопасности у лиготских цистерцианок. Я должен… Да, должен, но боюсь. Того, что со мной могут сделать Стерчи. Того, о чем они так красочно рассказывают».
Он вернулся во двор. Удивился, увидев князя Кантнера и Хаугвица, бодро и легко выходящих из-за хлевов. «В принципе, — подумал он, — чему удивляться? В кусты за хлевами ходят даже князья и сенешали. К тому же пешком».
— Послушай, Беляу, — бесцеремонно сказал Кантнер, ополаскивая руки в чане, который ему спешно подставила дворовая девка, — что я скажу. Ты не поедешь со мной во Вроцлав.
— Ваша княжеская…
— Захлопни рот и не отворяй, пока я не прикажу. Я делаю это ради твоего добра, молокосос. Потому что я больше чем уверен, что во Вроцлаве мой брат, епископ, засадит тебя в башню раньше, чем ты успеешь выговорить «benedictum nomen Iesu»[62]. Епископ Конрад очень жесток к чужеложцам, вероятно, хе-хе, не терпит конкуренции, хе-хе-хе. Так что возьмешь того коня, который тебя укусил, и поедешь в Малую Олесьницу, в иоаннитскую командорию, скажешь командору Дитмару де Альзей, что, дескать, я прислал тебя на покаяние. Там посидишь тихо, пока я не вызову. Ясно? Должно быть ясно. А на дорогу тебе вот, возьми, кошель. Знаю, что невелик. Дал бы больше, да мой коморник[63] отсоветовал. Здешняя корчма и без того здорово поуменьшила мой фонд «на представительство».
— От всей души благодарю, — буркнул Рейневан, хотя вес кошеля благодарности не заслуживал. — От всей души благодарю вашу милость. Только вот…
— Стерчей не бойся, — прервал князь. — В иоаннитском доме они тебя не найдут, а в пути ты будешь не один. Так уж получилось, что в том же направлении, то бишь к Мораве, движется мой гость. Вероятно, ты видел его за столом. Он согласился взять тебя с собой. Честно говоря, не сразу. Но я его уговорил. Хочешь знать как?
Рейневан кивнул, показав, что хочет.
— Я сказал ему, что твой отец погиб в отряде моего брата под Танненбергом. А он там тоже был. Только они говорят не «Танненберг», а «Грюнвальд». Он сражался на противной стороне. Ну, короче, будь здрав и — повеселее, парень, повеселее. Обижаться на мою благосклонность ты не можешь. Конь — есть. Гроши — есть. Да и безопасность в пути обеспечена.
— Как обеспечена? — отважился проговорить Рейневан. — Милостивый князь… Вольфгер Стерча ездит сам-шесть… А я… С одним рыцарем? Даже если он и с оруженосцем… Ваша милость… Это же всего только один рыцарь!