– Если Нелл сказала тебе это, то, надеюсь, она также сказала тебе, что я видел, как умирает твоя мать, и вообще ни о чем другом думать не мог. Неужели ты полагаешь, что я мог так вести себя, будучи в здравом уме? А что касается твоих предположений, будто я виню тебя в состоянии здоровья матери, то ничто не может быть дальше от истины.
– Тогда почему ты всегда так строг со мной? Если бы ты не держал на меня зла, разве ты бы порол меня так часто?
– Мой дорогой Патрик, – произнес я с облегчением, чувствуя, что мы наконец подошли к сути его недопонимания, – ты должен знать, что когда родитель отдает свое время и нервы исправлению своего ребенка, то он делает это из любви к нему, а не из неприязни или недостатка интереса. Тот факт, что я никогда не оставлял без внимания твое неправильное поведение, должен говорить тебе, насколько ты мне дорог, насколько для меня важно дать тебе наилучшее воспитание. Мне остается только пожалеть, что ты сомневался в моей глубочайшей любви к тебе. Ты – мой наследник. Ничто не может этого изменить, да я и не желаю никаких изменений, хотя мы оба знаем, что твое поведение в последние месяцы оставляло желать лучшего. Но это не имеет никакого отношения к моему намерению жениться, и, даже если Маргарет родит сыновей, ты можешь не сомневаться, что моя любовь к тебе не изменится. А теперь прошу тебя… не надо больше этой глупой болтовни, потому что от нее никакой пользы никому из нас.
Я старался говорить как можно мягче, но, к моему огорчению, он начал плакать. Его душили сиплые рыдания, и он закрыл лицо ладонями в неловкой попытке подавить плач.
– Патрик, прошу тебя, – расстроенно сказал я, не желая быть недобрым, но зная, что должен проявлять твердость. – Держи себя в руках. Положение дел вовсе не требует такой реакции, и к тому же слезы не подобают мальчику твоих лет, почти мужчине.
Но он зарыдал еще громче. Я раздраженно спрашивал себя, что мне с ним делать, когда раздался стук в дверь.
– Да! – крикнул я, радуясь отвлечению.
– Милорд, – сказал Хейс, – пришел Иэн Макгоуан – он хочет видеть вашу милость, если вы не возражаете.
Макгоуан был моим управляющим в Кашельмаре.
– Пусть подождет.
Как только дверь закрылась, я посмотрел на Патрика и, к счастью, обнаружил, что он вытащил платок и утирает слезы.
– Папа, я правда решил начать с новой страницы, – серьезно заверил он меня. – Я стану совсем новым человеком, обещаю.
Я сказал, что рад слышать это. Наконец отпустил его как можно мягче и, издав вздох облегчения, послал человека в конюшню, чтобы оседлали мою лошадь, а сам пошел наверх переодеться. Полчаса спустя я уже скакал с Макгоуаном по дороге в Клонарин.
Не помню, когда еще у меня было такое изнурительное утро.
Шотландца Макгоуана я нанял после голода, чтобы он помог возродить разоренное имение. Я достаточно имел дело с ирландцами и знал их недостатки. Бесполезно выбирать кого-нибудь из них для сбора арендной платы и экономичного и эффективного руководства имением. Макгоуан, мрачный пресвитерианец, не только умел рассеивать туман ирландских фантазий, сопутствующих вопросу арендной платы, но и проявлял достаточно благоразумия, чтобы участвовать в христианской благотворительности, а это означало, что хотя арендаторы его и не любили, но и ненависти к нему не испытывали. Жил он в удобном каменном доме в двух милях от Кашельмары, но я подозреваю, что комфорт был подпорчен его женой – крупной шотландкой с неизменно угрожающим выражением на лице. Их единственный ребенок – тринадцатилетний мальчишка – рос без друзей; шотландская кровь и род деятельности его отца делали его изгоем в среде ирландских сверстников, но иногда он появлялся в Кашельмаре в надежде подружиться с Патриком и Дерри.
– Как ваш сын, Макгоуан? – тактично спросил я во время нашего объезда имения тем утром.
– Прекрасно, милорд, спасибо. Я собираюсь вскоре отправить его в Шотландию на учебу.
– Правда? В школу на полный пансион?
– В общеобразовательную школу в Глазго, милорд. У моей жены там родственники, и Хью во время учебы может жить у них.
– Понятно, – сказал я, испытывая облегчение оттого, что мне не придется заниматься неблагодарным делом по поиску нового управляющего. – Прекрасная мысль, Макгоуан.
Мои земли, казалось, находились ни в лучшем, ни в худшем состоянии, чем прежде, по английским стандартам они были плохонькие, но в сравнении с другими ирландскими имениями процветали. После голода мне удалось слить многие фермы в более крупные арендные единицы, которыми можно было прибыльно руководить на английский манер, но оставалось еще бессчетное число маленьких картофельных полей – их я не стал трогать. Я не походил на моего соседа лорда Лукана, который после голода разогнал своих арендаторов, с намерением улучшить свои земли. Бессмысленное изгнание всех без разбору было тогда – и нередко остается до сих пор – эквивалентом убийства, и, хотя Лукан, вероятно, не подумал об этом, я бы презирал себя, если бы последовал его примеру.