– Тогда и другие дети должны быть с нами, – произнес он, инстинктивно пытаясь быть справедливым.
– Конечно! Почему нет? Но сначала мы проведем две недели вдвоем.
– Так. Значит, ты хочешь одним выстрелом убить двух зайцев! – воскликнул он, рассмеявшись, а я, увидев, что он соглашается со мной, смогла только выдохнуть с облегчением: супружеская ссора закончилась, так и не начавшись.
Патрик предупредил меня, что Кашельмара находится на краю света, но каким же изумительным оказался этот край – огромные горы, вырванные из черной земли и раскинутые неровным кругом у берегов озера! Когда экипаж добрался до вершины перевала высоко над долиной и я наконец смогла посмотреть на Кашельмару, меня ошеломила, но в то же время и напугала безупречная красота. Я никогда прежде не видела таких пейзажей. Озера и долины – да, в штате Нью-Йорк всего этого тоже хватает, но там к тому же много леса, а здесь, в Коннахте, ландшафт такой голый, что мягких границ и плавных линий, которые у меня всегда ассоциируются с сельской местностью, просто не существует. Для меня, горожанки, в этих огромных голых горах, возвышающихся над нами, словно уснувшие животные, было что-то пугающее, как и в громадных безлюдных просторах болот и пустошей, бегущих облаках, соединяющихся и разъединяющихся, будто их передвигает невидимая рука на бесконечном небе.
– Вон та гора называется Мать Дьявола, – объяснял Эдвард. – Источник многих местных легенд. А потом с запада на восток: Ноклаур, Бенви, Лейнабрика, Скелтия… – Он говорил о горах так, словно это были люди. – А за ними, хотя отсюда и не видно, Маумтрасна, самая высокая из них. Граница графства проходит по вершинам гор, а там вот Мейо. Местные называют эту землю Джойс-кантри, по имени племени. Коннемара, земля, по которой мы проезжали после Утерарда, находится в Джойс-кантри, но считается отдельной от нее.
Коннемара, Утерард, Мейо – в моей голове стоял звон ирландских названий. Я уже третий день находилась в Ирландии. В первый мы приехали в Дублин и провели ночь в гостях у лорда-наместника в Дублинском замке. На следующий день поездом доехали до роскошного «Железнодорожного отеля» в Голуэе, а этим утром оставили Голуэй и наняли экипаж, чтобы преодолеть последние сорок миль до дверей Эдвардова дома. Так что к этому времени я уже несколько часов могла созерцать Ирландию: от великолепия Дублинского замка до нищеты крестьянских хижин, и чем больше я видела, тем яснее понимала, что некоторые мои прежние представления были безосновательными.
В Нью-Йорке много обсуждают Ирландию. В городе полно американцев ирландского происхождения, которые при любой возможности с готовностью говорят о родине. Как и у других семей с положением, у нас была своя Бриджит на кухне и Китти в посудомоечной – обе они громко пели хвалу своей земле. Я слышала о бесчисленных оттенках зеленого, и чудных хижинах с соломенными крышами, и милых эльфах, танцующих над болотом. Но никакие рассказы не подготовили меня к подобной нищете, грязи, попрошайничеству, мазанкам и разрушенной, искореженной земле, вид у которой был такой, будто по ней прошла опустошительная война. Чем дальше на запад мы продвигались, тем более жуткие виды открывались моему взгляду, и наконец Великий голод сороковых перестал быть легендой прошлых лет – его зло осталось в великолепии этой неземной, мистической страны.
– Эдвард, я знаю, ты – хороший землевладелец, – сказала я, пытаясь сохранить тактичность по отношению к нему, хотя в моей голове оживали темные ирландско-американские воспоминания. – Ты сделал для Ирландии все, что было в твоих силах, но почему другие английские землевладельцы не могут последовать твоему примеру?
– Есть немало хороших землевладельцев. Просто плохие всегда на слуху – в этом все и дело.
– Но если так много хороших землевладельцев, то почему Ирландия пребывает в таком прискорбном и нищенском состоянии? Я хочу спросить… почему англичане считают необходимым сохранять Ирландию под своей властью? Может быть, ирландцы сумеют лучше управиться сами?
– Моя дорогая, – попытался объяснить Эдвард, – если бы ты жила в роскоши, в прекрасном доме и увидела у своего крыльца нищего, то что бы ты сделала? Не обратила бы на него внимания под тем предлогом, что право каждого человека – заботиться о себе без посторонней помощи, или ты бы пригласила его в свой дом и постаралась накормить и облегчить его страдания?