— Эзоп, принеси нам поесть!
Эзоп подает каждому соленый язык в уксусе.
— Как? — говорят гости, — опять языки?
Ксанф побледнел. А ученики толкуют:
— Не иначе, он этим уксусом нас хочет исцелить после вчерашнего поноса.
Выпили они еще раза два, и Ксанф опять говорит:
— Принеси же нам поесть!
Эзоп подносит каждому жареный язык.
— Что это значит? — говорят ученики. — Этот вчерашний болван хочет нас своими языками вконец уморить?!
(55) Ксанф говорит:
— Ты опять за старое, злодей? Да как ты смел это покупать? Разве я не сказал тебе: "Ступай на рынок и купи самого дрянного, самого негодного на свете!"?
Эзоп отвечает:
— Что же на свете хуже языка? Язык нам несет раздоры, заговоры, обманы, побоища, зависть, распри, войну; разве может быть что-то еще хуже, еще презреннее, чем язык?
Тут один из учеников за столом говорит Ксанфу:
— Учитель, если ты этого малого будешь слушать, он тебя скоро с ума сведет. каково лицо, такова душа: злобный, ничем не довольный, гроша я за него не дал бы.
— Помалкивай, школяр, — отвечает Эзоп, — по мне, так ты куда более злобен! Ксанфу ты чужой, а все-таки разжигаешь в нем гнев дурными словами и подстрекаешь хозяина на раба. Не серьезный ты человек, а пролаза и любознайка, коли суешь нос не в свое дело!
(56) А Ксанф, который все искал, за что бы выпороть Эзопа, услышал это и сказал:
— Ты, Эзоп, моего друга назвал пролазой и любознайкой? Ну, коли уж доля моя такова — с собственным рабом ученые споры вести, то объясни мне: почему же он любознайка, а другие нет?
— Конечно любознайка! — отвечает Эзоп. — Много есть охотников есть и пить на чужой счет, да не все суют нос в чужие дела, иным и своих хлопот достаточно.
— Так, по-твоему, — говорит Ксанф, — бывают на свете люди нелюбопытные? Ну, так вот тебе мой приказ, в отмену прежнего: обед нам сварит кто-нибудь другой, а ты ступай, найди мне человека нелюбопытного и пригласи на этот обед. Тут мы и посмотрим, как это он не будет соваться в чужие дела: сунется раз — смолчу, сунется два — прощу, а сунется три — быть тебе битому, и поделом.
XIII
(57) Эзоп все это выслушал, а на следующий день пошел на рынок искать человека нелюбопытного. <Пришел на площадь и видит: двое дерутся, вокруг толпа народу, и только один человек сидит себе в сторонке и читает книжку. Эзоп думает: "Вот этого я и позову: на любознайку он не похож, и бить меня будет не за что". Подходит и говорит:
— Почтеннейший, философ Ксанф наслышался о твоем добром нраве и зовет тебя к обеду!
— Приду, — отвечает ото, — и буду ждать у ворот.
Эзоп пошел домой, сварил обед; Ксанф его спрашивает:
— Эзоп, а где же тот гость, который не любопытный?
— Ждет у ворот, — отвечает Эзоп.
Пришло время обеда, гостя впустили, и он устроился за столом вместе со всеми. (58) И вот Ксанф приказывает подать сладкого вина ему первому. А тот отказывается:
— Что ты, хозяин, сперва выпей ты, потом твоя жена, а потом уж и мы, гости.
"Раз!" — подмигивает Ксанф Эзопу: вот, мол, и сунулся твой гость не в свое дело.
Потом подают рыбную похлебку. А Ксанф ищет, к чему бы придраться, и говорит:
— Сколько я давал повару кореньев, а теперь, видно, он надо мною издеваться решил? Ни трав, ни масла, и похлебка прокислая! Выпороть повара!
— Что ты, хозяин, — говорит гость, — все как следует, отличная похлебка!
А Ксанф опять подмигивает Эзопу: "Два!"
Потом подают кунжутный пирог. Ксанф его отведал и говорит:
— Позвать сюда пирожника! Почему в пироге нет ни меда, ни изюма?
— Что ты, хозяин, — опять говорит гость, — отменный пирог, да весь обед на славу: не за что пороть твоих рабов!
Тут Ксанф опять подмигивает Эзопу: "Три!"
— Твоя правда, — говорит Эзоп.
Вот встали все из-за стола, а Эзопа разложили и высекли.
— Вот тебе! — говорит Ксанф. — Теперь изволь мне отыскать человека нелюбопытного, а не то посажу в колодки и запорю насмерть!
(59) На другой день пошел Эзоп за город — искать нелюбопытного.> И видит человека: по виду мужик, а ведет себя чинно, погоняет себе ослика с вязанкой дров, сторонится толпы и беседует со своим осликом. "Вот, — думает Эзоп, — делает человек свое дело и в чужие дела не лезет", — и пошел следом. А мужик трусит себе на ослике и приговаривает:
— Едем, брат, едем, а вот приедем, и продам я наши дрова за двенадцать ассов: пару монет тебе на овес, пару монет мне на пропитание, а восемь отложим про черный день: вдруг захвораем или вдруг непогода нас из дому не выпустит. А не то сегодня как наешься ячменя, а завтра как накатит беда, и не будет тебе ни ячменя, ни овса.