<p>
Басня о неразумной волчице</p>
<p>
I</p>
Стрела вонзилась в гущу зелени. Подстреленная белка свесилась, запутавшись хвостом в листве.
- Есть! - победно вознёс руку Франц.
Он бросил лук, вскарабкался на дерево и попытался дотянуться до дразнившей приманкой ветви.
Под оперённым маятником столпились остальные егеря и дружно подпрыгнули.
Попробовали сбить добычу палкой, но дерево не пожелало расставаться с обитательницей.
Камней в лесу не водилось.
Ташка зацепилась за сук пониже, поджидая ещё соседей.
Белка нагло таращилась на охотников мёртвым глазом.
- Подсадить? - спросили Франца.
- Да больно надо. Стрелу только жалко.
- А сумку?
- Слушай, тут есть повыше нас. Вот пусть и достают.
Семь взглядов метнулись к шатру:
- Ваша милость!..
<p>
***</p>
Тьма наступала на Шварцвальд.
Нет, не так.
Шварцвальд сам обернулся средоточием тьмы, оправдывая своё имя. Деревья точно залило чернилами, и эта клякса растекалась во все стороны, подбираясь к стоянке охотников.
Посреди этого пира черноты расцветал алой гвоздикой костёр, мешая глазам привыкать к ночи.
Спать не хотелось - шатры пустовали. Трое дворян и семеро ловчих устроились у огня, словно рыцари Камелота за круглым столом, и избрали занятие каждый себе по душе.
Нет, снова не так.
Каждый бездельничал как мог.
Трофейная белка лишалась шкуры.
Орехи, обнаруженные в дупле того же дерева, лишались скорлупы.
Фляги лишались содержимого.
Франц выбрал из хвороста ветку и примеривался к ней с ножом. Желание занять руки обычно сопутствовало у него желанию что-нибудь рассказать.
Молодой барон, убиравший волосы в сетку, подтолкнул кузена, чтоб тот прекратил пересказывать труд Гастона де Фуа (1), и приготовился слушать.
Герцог Максимилиан, коловший орехи пальцами, на мгновение остановился и поднял взгляд на егеря.
Довольный тем, что завладел вниманием господ, тот повёл речь о волках.
- ...Так, значится, лапу ему прострелили. А потом в воскресенье все в церкви собралися. Кроме мельниковой жены... Потом приходят, а у неё рука ранена...
- Да брешешь, - Клаус прилаживал беличий хвост к кошелю.
- Да вот те крест.
- Да ладно. Была бы мельничиха - была б волчиха. А ты говоришь: волк.
- Ну знаешь, - оправдывался ловчий под дружный смех. - Когда оно на тебя прыгает, тут под хвост смотреть некогда.
- А может, мельник на смотринах - того - ошибся?
- Тьфу, гадость какая...
В многоголосье вклинился волчий вой.
- Вот, видите, я прав был. Волк согласен.
- Или волчица...
- Иди сам проверяй.
Тонкий звук стал похож на женский плач.
Самое время позаботиться о лошадях и поделить ночь на четыре стражи.
Слуг было только семеро, и стража предрассветная доставалась кому-то одному. Уговорились, что это будет самый опытный знаток волков, который если не применит все известные способы обороны, то хотя бы уболтает неприятеля.
Господ же ожидали общий шатёр и общая постель, потому как отправились в путь налегке, и шатров поместилось в клади всего три, и нехитрый расчёт подсказывал, что в любом случае не избежать соседства. Так пусть же соседство это будет достойно благородной крови.
Все сборы проходили под заунывную песню Капитолийской кормилицы. Удивлённо улавливая некое сходство с "Песнью о Палестине" (2), Максимилиан вертелся с бока на бок.
Нет, это невозможно.
Набросив поверх робы плащ, он выбрался под открытое небо. Не обращая внимания на оклики ночных стражей, он следовал туда, куда указывали тени.
Вой смолк. Влажный шорох просыпался по траве. В папоротнике мелькнула пегая спина.
Уж если он сумел разнять пасть львице, подобно Геркулесу (молодой герцог любил истории о героях), то волк тем более окажется пред ним беспомощен.
Пока что стелящийся бег уносил зверя прочь и увлекал человека следом. Только мелькали в темноте лапы. Четыре светлых пятна. Два.
Что же, волк встал на дыбы?
Белая фигура впереди. Разъятая тонкими ветками на витраж - тонкая, воздушная, как стекло.
Женщина с прижатыми к груди руками.
Тонкий вой.
Детский плач.
На руках у неё младенец.
Она спотыкается и падает на четвереньки.
Волчица уносит ребёнка за шиворот.