Письмо это сумело заронить в сердце Марии семена не только гнева (ведь Людовик обращался к ней несообразно её титулу) (19), но и сомнения.
Когда златовласый рыцарь в посеребренных доспехах преклонил перед ней колени, она невольно прислушалась к шёпоту фрейлин за троном, что он преклонил колени недостаточно подобострастно, как велит этикет, и пребывал в коленопреклоненной позе недостаточно долго. Совладав с собой, Мария шепнула, что этикет также велит молчать или просить позволения высказаться, и поприветствовала Максимилиана по-французски.
Принц отвечал ясной улыбкой - пока один из его спутников не перевёл приветствие на немецкий.
В глазах жениха встрепенулся рассудок, и он произнёс в ответ нечто цветистое на родном языке.
- Его высочество желает своей невесте здравствовать, - услужливо подхватил подданный и присовокупил несколько куртуазных фраз - скорее всего, от себя.
Мария сказала слова благодарности за бесценную помощь, вложив в них всю мягкость и нежность, которую только дозволяет этикет. И от себя прибавила:
- Сударь, я, кажется, узнала вас. Не вы ли были представителем сего славного рыцаря на нашей помолвке?
- Вы не ошиблись, - отвечал Людвиг - после того, как перевёл столь же исполненные чувств слова Максимилиана.
- Я могу перейти на фламандский, если это менее затруднительно для общения, - предложила Мария, живописав подвиг германцев и гостеприимство валлонцев.
- Увы, ничего не изменится, - с едва уловимой печалью отверг предложение Людвиг, живописав со слов сеньора великолепие Бургундии и прелесть Фландрии.
Мария заставила себя изречь, что всё это великолепие отныне по праву принадлежит наследнику королевства Германия как её будущему супругу, и, не лишая свой голос торжественности, спросила:
- Ваш сюзерен говорит на каком-нибудь языке кроме немецкого?
Людвиг передал искренние уверения в самом глубоком почтении и благоговении перед совершенством Её высочества и, не меняя тона, сказал:
- Он по-немецки лишь недавно выучился, о моя госпожа.
Внезапно дамы осознали, насколько в этой небольшой, по сравнению с дижонским или брюссельским тронным залом, комнате душно и достали веера. Кавалеры внезапно оробели перед дамским румянцем и опустили головы.
К чести собеседников отметим, что двойная игра велась лишь в присутствии самых доверенных лиц.
Мария смущённо склонила голову и произнесла ещё несколько весьма галантных изречений.
- Неужели же дела настолько плохи?
Людвиг вновь послужил посредником в обмене любезностями.
- По правде сказать, не настолько. Возможно, значительно хуже. Недавно он падал с лошади, и последствия могут ещё о себе заявить.
Анна де Равенстейн объявила, что ей нездоровится и что она вынуждена покинуть зал, положила руку на плечо племяннице, вполголоса произнесла на языке Цезаря: "Мужайся, дитя", и оставила комнату.
Мария царственно кивнула.
Не успел Людвиг Баварский отереть лоб после аудиенции, как на плечо ему опустилась железная рука принца.
- О чём вы говорили?
- Как - о чём? Я переводил вашу беседу.
- Вы что-то добавляли от себя. Я не настолько глуп, чтоб не заметить.
- Поймите, Ваше высочество, французскому языку свойственен совсем другой строй...
- Признавайтесь!
- Ничего такого, - Людвиг вынужден был приподняться на цыпочках, следуя твёрдым дружеским объятиям. - Она сказала, что узнала меня, ведь это я представлял вас на помолвке.
- Хорошо, я прощаю вас. Но в искупление вины вы обучите меня французскому.
- Как вам угодно, - согласился Людвиг, вновь обретя опору под ногами. - Сколько времени готовы вы посвятить занятиям?
- А сколько времени у нас до свадьбы?
Мария тоже считала дни. Но не чтоб поспешить овладеть немецким. Ей не составит труда его выучить, как не составило труда освоить прочие науки. Впервые открылось ей, что существует язык иной, не разъятый на словари и грамматику - первый и, может, единственно верный язык, на котором друг друга поймёшь непременно.
Во время своего тройного диалога они встретились взглядом, и она поняла, что готова смотреть в эти серые глаза бесконечно. В груди её всё трепетало, и кто-то неизвестный - не рассудок, рассудок отрешённо замолчал - подсказывал, что кроме совершенства внешнего, и тонкости ума, и благородства сердца, и прочих качеств, записанных мудрецами в необходимые добродетели, есть ещё нечто, что забыли внести в список.
Солнечные лучи окрашивались стёклами и сочетали цвет с сияньем бриллиантов. Мария любовалась подаренными камнями и думала, что французский король ошибался насчёт скаредности, а всё прочее поправимо.
Исполненная светлых чувств, Мария порвала письмо.