- А можно я буду петь со своей кровати?
- Ну ладно.
Бланка рухнула на холодную постель, не укрываясь, и нащупала где-то под одеялом чуть тёплую грелку.
- Милый волк, ты меня отпусти,
Липа шумит над камнем,
Расшитые туфли мои возьми,
Плод любви созревал в ней.
<p>
***</p>
Сестра осталась зимовать в Брюсселе.
- У меня есть средства, - простодушно оправдывалась она.
- Снова тратишь чей-то свадебный подарок? - Максимилиан расставлял на доске шахматные фигуры.
Кунигунда засмеялась и отмахнулась.
- А потом расторгнешь помолвку и оставишь бедного кавалера у разбитых надежд?
Кунигунда смеялась, не говоря ни да, ни нет, и начинала игру.
Мария изумлялась ей. Наверно, эта непохожесть их и сблизила: дамы дружно развлекались соколиной охотой, дружно плясали мореску (причём Кунигунда изображала мавра), а зимою вышли на замёрзший канал.
Немецкая принцесса привязала к расшитым серебром башмачкам коньки и пробовала танцевать на льду. Максимилиан, для которого это развлечение тоже было внове, спотыкался с нею по очереди, а иногда и вместе. Мария ездила вокруг них и обстреливала снежками.
Но скоро герцогиня потеряла обычную грацию, и развлечения ограничились домом. Она сделалась боязливой и просыпалась ночью, слыша волчий вой или что-то с ним сходное, и не желала расставаться на ночь ни с мужем, ни с борзыми.
- Ох уж эти волки, - утешала Кунигунда. - Кормятся войной. Но скоро воцарится мир, и люди перестанут их кормить. Кстати, когда я проезжала Метц, за нами увязалась стая. Я сама отстреливалась из арбалета. Вернусь домой - постелю шкурку в спальне, сейчас её слуги отделывают... Хотите посмотреть?
Мария вежливо отказывалась и просила, чтобы Кунигунда легла в постель третьей, желательно захватив арбалет.
Кунигунда гостила до самых крестин, а затем начала собираться домой - с расчётом, чтобы по окончании перемирия оставить пределы бургундских владений. Она взялась передать письмо брата отцу и сожалела, что военной помощи они не могут предоставить: беспокоят венгры.
- С востока - Ворон (21), с запада - Паук... Но мы что-нибудь придумаем.
<p>
***</p>
Бланка тщательно умывалась. До того, как явится камеристка помогать с утренним туалетом, в комнате не должно остаться ни следа. Ни пятнышка. Пол они протёрли вместе с сыном: юркий мальчик заглянул под мебель - а за чёрный ход предоставили оправдываться мясникам. Бланка всегда избирала для прогулок время, когда следы можно укрыть среди себе подобных.
Бланка сидела на кровати в свежей сорочке и, спустив босые ноги на половик, упражнялась на лютне. Сын сидел рядом и болтал ногами, потому что до половика не доставал.
Наконец вошли камеристка и камердинер.
- Туфли расшитые мне ни к чему,
Липа шумит над камнем...
Сколько можно вас ждать?
...Лучше я жизнь твою возьму,
Плод любви созревал в ней.
- Ваше высочество рано проснулись сегодня.
- Наше высочество сегодня не ложились, - Бланка подмигнула отпрыску.
- Ах да, сейчас ведь полнолуние, а оно не даёт вам уснуть.
- Помогите лучше герру Рудольфу, - Бланка вручила сына камердинеру, подождала, пока они удалятся в смежную комнату, и принялась выбирать камизу.
<p>
***</p>
Города и посёлки подобны были гальке на берегу, что волны то приносят, то уносят. Силы были равны, и бой тянулся бесконечно.
Максимилиан уставал от войны - прежде он никогда не считал сражения утомительными, это была возможность похвастать силой и повергнуть противника в прах. Но противник упорно поднимался или отползал в сторону и нападал сзади. Или избирал другую жертву, или баюкал чью-то совесть в кошельке, и окружал, пребывая везде и нигде одновременно.
Мария не была сторонним наблюдателем. Она обращалась к валлонцам, фламандцам, франконцам и пикардийцам, ведь они почитали её - госпожой, а его - лишь наследником, но и то, если их двое детей не доживут до совершеннолетия.
Волнения не прошли бесследно - третьему ребёнку не суждено было родиться, и Мария тщетно боролась со слезами, полагая, что приличнее скорбеть сейчас о государстве.
Муж возражал, что думать нужно о себе, иначе скоро некому станет подумать о владениях. Он утешал её насколько мог, перебирая наугад все струны её сердца, и дёрнул наконец за ту, на звук которой она неспособна не отозваться.
- Давайте на сутки забудем о войнах и горестях и проведём их как прежде, в начале супружества. Ваш сокол не разучился ещё летать?
<p>
***</p>
- Вид у тебя совсем измученный, сестрица, - говорила Ульрика за завтраком.
Одна из племянниц хихикнула.
- Берта! - одёрнула Маргарита. - Когда ты бродишь по ночам, над тобой не смеются.