— Ого, откуда знаешь? — Спросил Орландо, вскинув бровь.
— Хазред рассказывал, он много чего знает. А ещё говорил, что от свинины кровь портится и человек жиреет, а само мясо быстро тухнет и люди им часто травились. Но обывателю не объяснишь, он то видит, что кус — вот он, жирный и сочный, только поджарь! Вот умные люди и придумали говорить, что Аллах запрещает. Бога люди слушают куда охотней, к тому же им приятно чувствовать превосходство над ослушивающимися Аллаха.
— Вот оно значит как… — Задумчиво сказал Винченцо, скребя щетину на подбородке.
Орландо невольно повторил, с удивлением отметив, что щетина из острого ёжика давно переросла в бородку, плотно охватившую челюсть и соединяющуюся у ушей с волосами. В пустыне было как-то не до бритья, да и срезать волосы кинжалом из дамасской стали так себе идея. Одно неверное движение и глотка вспорота до кости.
— А ещё так делали египтяне! — С важным видом добавил Крас, упёр левый кулак в бок, продолжая правой вертеть кинжал.
— Не жрали свинину?
— Нет, хитрили с запретами! Их главная река, Нил, кишмя кишела крокодилами, которые жрали людей, как ты поросей. Последним, это, конечно, не нравилось, вот они и повадились охотиться на крокодилов.
— Постой, — сказал Винченцо, поднимая руку, — что вообще такое крокодил?
— А я почём знаю? Хазред говорил, что это вроде водяного дракона, только не летает.
— Ого, а эти египтяне, похоже, были лютыми воинами!
— Вот именно что были… сейчас те земли под халифатом, а от самих египтян одно название. Так вот, на чём я остановился? Ах да, крокодилы! В общем, эти водяные драконы жрали ещё и падаль, без них река быстро заболотилась бы. А заболоченная река — мёртвая река. Без неё и земледелия по одному месту и стоячая вода рассадник хвори! Вот жрецы и объявили крокодила священным животным, убивать которого харам!
— Что?
— Запрет такой, религиозный.
— А… ты гляди какой умный! — Поразился Винченцо. — В монахи метишь?
Малец скривился и, растеряв пыл, вернулся к отработке трюков, которые на самом деле оттачивают координацию и чувство оружия. Лес сгущается, ползучие растения покрывают стволы и душат деревья, свисают над дорогой зелёными космами. Воздух становится влажнее и тяжелее, переполненный прелыми запахами. Кони тревожно фыркают, выгибают шеи, косясь на людей. Будто спрашивая: а нам точно сюда?
За деревья на булыжниках белеют черепа животных, от малых бараньих до массивных с длинными челюстями, полными клыков. Часто видны человеческие, но после целых гор в руинах, они не впечатляют и тем более не пугают. Дорога петляет меж стволом, забирается на каменные мосты, проложенные над речками, по большей части пересохшими. В уцелевших вода мутная и отдаёт серой с тухлыми яйцами.
— Похоже, приехали. — Сказал Орландо, указывая на расступающийся впереди лес.
Деревья расходятся, открывая поляну с кирпичным домом, часть крыши обвалилась, а окна зияют тёмными провалами. Однако вокруг чисто, как бывает только после тщательной уборки. Жилище ограждает деревянный частокол, украшенный черепами, по большей части человеческими. Крас побледнел, начертал кинжалом в воздухе размашистый символ.
— Что такое? — Спросил Орландо. — Хазред что-то рассказывал об этом?
Мальчишка яростно замотал головой, стиснул кулаки.
— Нет. Прабабка моя… рассказывала… и много…
— О чём же? — Настороженно спросил Орландо, берясь за меч и переводя взгляд на дом.
— О Бабе-Яге… — Прошептал Крас, губы мальчонки трясутся, а зубы отбивают дробь, коверкая голос.
Глава 47
Кони отказались проходить через ворота, заржали, отворачивая морды и поднялись на дыбы. Орландо соскочил с седла, похлопал скакуна по шее, погладил и ткнулся лбом в нос. Животное всхрапнуло, обдав горячим дыханием и отступило. Мечник упёр ладони в поясницу, откинулся назад, смачно хрустя позвонками. Повёл плечами и перешагнул невидимую черту. Брат и ученик последовали, но Орландо вскинул руку и покачал головой.
— Я пойду один.
— Но… — Начал Винченцо, умолк на полуслове и кивнул, положил ладонь на плечо Краса и сказал. — Мы отойдём к тому дереву, потренируемся.
Кирпич дома красен, как кровь, окна изнутри закрыты рваными занавесками. Входная дверь приоткрыта, изнутри тянет запахами трав и грибов. Орландо вошёл готовый выхватить меч, глаза обволок рассеивающийся сумрак. Помещение вычищено до блеска, воздух приятно прохладен. Свет из окон муаровыми лентами прочерчивает пол, переползает на стену и падает на покосившуюся лестницу. В дальнем конце на тканом ковре сидит старик, высушенный несчётными годами, лысый, но с длинной тонкой бородой. Глаза белы и без выражения смотрят в пространство перед собой.
Мудрец повернулся на звук шагов, что-то спросил на трескучем языке. Орландо остановился, перебирая в голове известные языки и не находя ничего похожего.
— Меня зовут Орландо, я пришёл просить вашего совета, о мудрейший. — Сказал парень, громко и отчётливо.
— Он тебя не понимает.
Звонкий девичий голосок разнёсся по комнате, затерялся на лестнице. Темнота за спиной старца отторгла черноволосую девочку в сером платье и платке, скрывающем плечи.
— Он слишком стар, чтобы знать молодые языки.
Орландо склонил голову, исподлобья глядя на чёрные, лишённые белков и радужки, глаза девочки. Плавно сдвинул левую ногу вперёд, готовый к рывку. Поправил ножны, готовя к мгновенному извлечению, сказал легко:
— Сдаётся мне, он будет младше тебя.
— Ты прав. — Сказала «девочка», подходя ближе. Замерла в десятке шагов, склонила голову набок. — Чего ты хочешь, путник?
— Ответы.
— На какие вопросы?
— Где Святой Грааль?
— Святой, что?
Мир вокруг дрогнул, Орландо запоздало осознал, что пошатнулся. Тело налилось слабостью. Неужели весь путь проделан зря?
— Чаша с кровью Сына Божьего… — Слабо сказал парень.
— Какого из них и какого именно бога? — Вздохнула девочка. — Изъясняйся яснее.
Колени подкосились, Орландо опустился на пол, глядя в пространство перед собой. Накрыл висок ладонью и прошептал:
— К-как? Как ты можешь не понимать, о чём я? К тебе ведь приходят паломники!
— Ты про тех бродяг, что объявляются раз в пятьдесят лет? Боюсь они не слишком любят рассуждать о ситуации в мире. Им нужны только советы и клады. А меня мир за Песками не интересует.
Старик что-то залепетал, обнажая пустые дёсны. Девочка ответила резко, как надоевшей псине, «мудрец» замолк и сгорбился мелко трясясь.
— Что он говорит?
— Умоляет о смерти. — Вздохнула девочка, подходя к старцу, провела пальцами по впалой щеке и проворковала. — Увы, некоторые преступления не имеют срока давности и прощения. Уж ему бы этого не знать. Нет, о нет, ему не видать забытья, до тех пор, пока последняя песчинка не покинет эти места. Пока земля не оживёт и не напитается кровью рек.
Она медленно приблизилась к парню, спросила вкрадчиво:
— Так что ты хочешь знать?
— Как… как уничтожить реликвии Бога? — Выдохнул Орландо. — Творца всего сущего.
— Вот как… скажи, зачем тебе это? Не проще ли спросить, где золото и жить в удовольствие?
— Потому… что от них одни беды.
— Не убедительно. Возвышенные мотивы звучат красиво, но они всегда лживы. Особенно когда их произносит проситель.
Орландо долго молчал, свесив голову, наконец тяжело вздохнул и прошептал:
— Да, ты совершенно права. Должно быть, я убедил себя в праведности такого выбора. Я хочу… нет, алчу уничтожить все реликвии, ведь только из-за них я лишился наставника и отца. Они разрушили мою жизнь! Если уж Богу всё равно, то пусть катится подальше!
— О! Какая речь! Человек против Божественного! — Выдохнула девочка. — А чем ты готов заплатить?
— Назови цену!
Губы черноглазой разошлись, как рубленая рана, обнажая острые клыки, уголки губ вытянулись до ушей. Черты лица заострились, а глаза словно стали больше.