— То добре!
— Что, добре?! — Переспросил Санька, скидывая кожушок и забираясь под тент.
Но Мокша улыбнулся и не ответил. Он развернул чёлн ещё подходя к этому месту, на скорости, поэтому просто потянул «вожжу» и парус снова взял ветер.
Они благополучно добрались до посёлка к вечеру. Ветер дул хороший, мели они проскочили удачно. После первой «посадки» Ракшай забрался на «нос» и, уселся на нём вперёдсмотрящим. Он болтал ногами и голосил какие-то незнакомые Мокше и Лёксе песни, типа «Ой мороз, мороз» или «Во поле берёза стояла», не забывая показывать руками направление движения. Мокша тихо посмеивался, а Лёкса веселилась от души и даже дудела, что-то в дуду, иногда попадая в тон.
Так, вопя и дудя, они прибыли куда хотели.
Посёлок стоял в междуречье, то есть, на берегах Саранта и какого-то безымянного ручья, из которого селяне брали воду. В реке вода была не очень чистая, так как выше по течению стояло ещё несколько посёлков, и все они сбрасывали в реку нечистоты. А Сарант имел течение спокойное. Потому посёлки и ставили на ручьях, берущих начало на возвышенности и в Сарант впадающих.
Увидя высыпавшее на берег население, Ракшай умолк, а Мокша привстал на корме, примеряясь к развороту напротив своей кузни. Разворот он сделал лихо, снова сначала подав правее, а потом резко переложив руль и перекинув гик. Чёлн развернулся почти на месте и ткнулся бортом в берег.
Ракшай ловко соскочил в воду и, схватив кормовой «швартовый канат», подбежал к ближней вербе, и ловко привязался хитрым узлом. Санька не был «морским», но в молодости лазал по горам, и узлы вязать умел. Мокша размеренно положил сходни на борт и выдвинул их, уперев в берег.
Селяне стояли на возвышении, не решаясь подойти, только староста, опираясь на клюку, чтобы не поскользнуться на размокшем спуске, осторожно двинулся навстречу Мокше.
— Не уж-то ты, Мокша? Сподобили боги обернуться?
— Сподобили, — не очень дружелюбно ответил Мокша.
— Гляжу, не одни? Что за малец?
— Брата сын, Ракшай. Думали, не будет больше роду, вот и взяли, а Лёкса, возьми да понеси. Отдавать уже было не в лад. Да и дар у него особый, моему сродни.
— Ракшай?! — Удивился дед. — Это же по-вашему вроде, как «зверь»?
— Дар у него «лесной». Так волхвы сказали. Так и вышло. Он уже сейчас охотник хороший. Зверя чует за версту и следы читает… На Дону лес извели на продажу. Вот он и напросился с нами.
— И сколько ему?
— Семь лет.
— Мелковат, что-то…
— Зато силён, как бер и шустёр. Помощником нам справным будет.
— Понесла, говоришь, Лёкса? — Переключился старик и задумался. Мокша показал ему громадный кулак и тем прервал старосте раздумья.
— Не отдам больше никого, так и знай!
— Да я не о том…
— А я о том!
Старик закашлялся, но в ответ ничего не сказал, только спрятал, отведя в сторону, глаза.
Мокша рассупонил полог и стал переносить мешки с добром.
— Раздобрел ты, Мокша, как я погляжу, — не без зависти проговорил старик.
— Сиднем не сидел, — пробурчал Мокша, вскидывая на плечи мешок.
Добра, и впрямь, было много. На двух казацких чёлнах чего только не оказалось… И оружие, и шмотья всякого, и инструмента. Да и сами казаки дюже справно были одеты. Не простых казачков побил Санька, ох не простых.
Уже смеркалось, а они с Лёксой ещё не закончили. Ракшай уже натаскал и нарубил дров, вымел из землянки мусор, растопил очаг и вскипятил в котле воду. Частью кипятка заварил травяной «чай», в другой заварил «растеруху», как называл Санька отваренные, высушенные и перетертые в муку крупы. Санька помнил каши быстрого приготовления, и попробовал сделать такие здесь. Попробовал — получилось. Растеруха заваривалась почти мгновенно и была не хуже залитой кипятком муки, что ели родители.
Затянув двумя пологами, сходящимися у мачты, чёлн, чтобы не выгребать поутру воду и не мочить оставшиеся вещи, Мокша с Лёксой поспешили в землянку. С сумерками стало зябко. Хмары[13] снова затянули небо, посыпал мелкий моросящий дождик, а в протопленной землянке они почувствовали себя дома.
Ночью они перетащили в землянку четыре сундука, взятые с казацких стругов, двенадцать маленьких бочонков с порохом, самопалы и сабли. Имелась на стругах и казна. Не такая большая, как хотелось бы Саньке, но для Мокши и Лёксы, не имевших денег вообще, и то, что они добыли, было несметным богатством.
Монеты представляли собой «белянчики». Санька видел такие в крымском музее. С одной стороны на монетах имелась трезубая тамга, с другой арабская вязь. Санька также помнил, что их начали чеканить при Первом Гирее в середине пятнадцатого века. В нумизматике и арабском Санька понятия не имел, поэтому с годом выпуска монет не определился.