Иван замолчал и глубоко вздохнул.
— Да и разумен ты, в отличие от моих бояр и дьяков. Дар опять же твой в грядущее заглядывать… Вот я и подумал, что ежели что случиться со мной или сыном моим, то лучшего правителя для Руси не сыскать. А Захарьин-Юрьев род тебе в помощь будет.
— Не очумел ли ты, государь?! — Вскинулся с напольной лежанки Александр. — Ты меня спросил?!
— Рцы, Санька, — устало и тихо приказал царь. — Засыпаю я.
Иван уснул, а Санька ещё долго ворочался, перебирая в мыслях новость. Судьбы родичей правителей всегда были печальны. Редко кто из них мог даже семьёй обзавестись или детей родить. А уж к покушениям и отравлениям во дворцах все просто привыкли.
— «Вот ведь удружил государь!», — думал Санька. — «Сейчас в Усть-Лугу поедут гонцы… Да как бы не передумал потом царь-батюшка в игры эти играть. Чтобы больших людей губить надо зачинщика найти, а я вот он-чем не зачинщик».
Третьих петухов Александр встретил с «дурной» головой. Разбудил его Адашев, который пришёл помогать одеться царю.
— Надо бы похмелиться, — хмуро буркнул государь.
Спустились в банную подклеть и увидели в трапезной Сильвестра, всклокоченного, и похоже, только сейчас проснувшегося.
— Ты здесь, что ли почивал, отец родной? — Спросил его Иван Васильевич.
— Так тут хоромы, почитай, царские… И тепло, и снедь с питьём на столе осталась.
— Снедь же, вроде, девки должны были убрать, — удивился Александр. — Не приходили, что ли?
Сильвестр потупил глаза.
— Приходили. Убирали. И снова принесли. Славные у тебя девки.
Государь раскрыл от изумления рот, а потом рассмеялся.
— Ну, ты, отец родной, и ухарь! — Вскричал он. — Ай да Сильвестр! Отец — молодец!
— Грешен, грешен… Сёдни со вторых петухов молюсь и каюсь.
Дверь одной из комнат «отдыха» отворилась, и оттуда вышла абсолютно голая «амазонка». Она спокойно прошла мимо удивлённых мужчин в предбанник и закрыла за собой дверь.
— Видим мы, как ты молишься! — Засмеялся Иван. — На коленях оба стояли?
— Он из неё беса вчерашнего изгонял, — вставил Санька, вспомнив один из рассказов Боккаччо.
Государь смеялся раскачиваясь телом, потом ойкнул, схватился за голову.
— Ну вас, уморите, налейте лучше мёду кислого… холодного…
Сильвестр, дабы скрыть смущение, кинулся исполнять желание Ивана первым.
Медовуху и другие напитки из мёда Александр любил и готовил по своему рецепту, заквашивая, остужая и сцеживая, дображивая, и укупоривая в бочонки. Она получалась у него хмельной и острой с небольшой кислинкой, как шампанское, потому, что он добавлял в неё не до конца выбродивший сок крыжовника.
«Лечились» не долго и ещё потемну, солнце уже всходило поздно, принялись за обход города. Водяное колесо уже не крутилось, но принцип его работы царю объяснили. Обошли все постройки на острове быстро и Александру вся проделанная им работа показалась мизерной. Тем более, что царь Иван больше молчал и свете факелов было видно, как он кривился. Спрашивал, в основном, Адашев, которому построенное явно нравилось, особенно портовые погрузочно-разгрузочные «махины», с приводным колесом, которое крутилось ходившим в нём, как белка, человеком. Такой белкой на время стал сам Александр.
На берега решили проехать когда рассветёт и вскорости вернулись в баню. Сильвестр сославшись на потребность замолить «грехи тяжкие», ушёл в свою опочивальню. В трапезной остались втроём.
Царь, снова изрядно пригубив мёда, молча ушёл в «свою» комнату отдыха.
Санька сидел упав духом. Адашев глядел на него улыбаясь.
— Не понравилось царю моё детище, — наконец со вздохом сказал Санька вливая в себя очередной ковш кваса.
Адашев хмыкнул.
— Ты, Александр, не посыпай голову пеплом. Государь много повидал различных городков и крепостиц, и никогда не выражается, покуда всё не обсмотрит и не обмерит. Прежде чем сказать худое или доброе, он три дня смотреть и спрашивать будет. Вот сейчас поспит и на чистую голову тебе спрос учинит. А я тебе скажу, что, то, что я увидел — это хорошая работа. Почитай за лето ты торговую заставу поставил, и крепость вокруг острова возвёл не хуже «орешка». Стены, конечно пониже, но то дело наживное, и пушек поменьше, но и с тем поможем. Здесь ли будет город или выше-ниже по реке, не важно. Главное, ты дорогу устроил прямиком к нему.
— «То не я», — чуть не вырвалось у Александра, но он промолчал. — «А вот город я построил! Я! И хороший город!»
От слов Адашева он успокоился. Огонь гордыни его чуть пригас. Но внутри булькала обида на царя. Потом Александр «взял себя в руки» и придушил гордыню совсем. За это лето он сильно изменился. Страсти в нём кипели. Может быть от того, что его организм проходил положенные ему стадии умственного развития и взросления. Ведь, несмотря на его развитое по мужски тело, он по внутренней сути был восьмилетним ребёнком с его страстями и нервами. Только его «тот» ум и физическое развитие делало Ракшая взрослым. А поначалу, из-за невысокого роста, все принимали его за малолетку.