Например, в Коломенском жило много самозваных ремесленников, кои конкурировать с Московскими рядами не могли, а Санька, объединив их в гильдию и понастроив делательных мельниц и рыбных прудов, сильно поднял их в статусе, назвав, к тому же, кузнецким двором. И бывшие крестьяне в охотку исполняли заданные им уроки с надеждой в последствии вступить в ремесленную братию.
Здесь Санька решил пойти по тому же пути.
Как-то утром на остров на лодках приплыли старосты, которые должны были привезти с собой рабочих, по одному взрослому с десятка. Санька пересчитал жителей деревень и сел сразу, и требовал совсем немного. Но с каждым разом, особенно в страду, старосты привозили рабочих всё меньше и меньше.
У Саньки уже скопилось несколько бригад лесорубов и стройка худо, но двигалась и без крестьянских рук, но до зимы город без них сладить он не мог.
— Вы, господа хорошие, лучше и не приезжайте, — сказал он старостам строго. — Мне такие работнички не нать. Мы и сами потихоньку гостевые дворы да лабазы поставим. Вон, уже и купцы надысь подходили. Свейские. С Ивангорода к нам по морю завернули. Обещали своих работных прислать, чтобы свои торговые дворы и склады строить. Товары свои привезут, а я скуплю всё. Мои склады уже построены. Я и торговлю уже начну. А вы до торжища допущены не будете.
— Это как так? — Спросил староста Больших Кузёмок.
— Как так? — Переспросил Санька. — А так! Какой ваш вклад в строительство торгового острова? Только твоих, дядька Иван, мы пять раз ловили на воровстве. А твоих, Семён, шесть раз. Работать не работают, а пузо дармовой похлёбкой и хлебом набивают. Ещё и воруют. Нам такие работнички не нать. И в торговую гильдию мы вас не возьмём. Все наши лесорубы сговорились и вложились в пай. И я им денег из казны выдам. Закупятся и по зиме поедут в Новгород на крещенскую ярмарку. Воевода Новгородский обещал подводы прислать с лошадьми. Дорога говорит до Новгорода прямая, как стрела и ямы[2] на ней уже ставят. Государя, чай, ждём… Так то… Ступайте, братцы. Надоело мне вас упрашивать.
— Так мы, — выдохнул староста Больших Кузёмок. — Мы ж строили…
— За то вам из казны было выдано… — Санька пролистнул гросбух, — Так… Тридцать… ещё тридцать… двадцать… Ага, всего два рубля и восемнадцать копеек. И вам выдано, господа. Всё! Свободны! На остров боле чтобы ни ногой. И ныне, и присно, и во веки веков… Вход только по пропускам. Тьфу ты… По членским билетам торговой гильдии.
Старосты и приехавшие работать мужики все разом чесали бороды.
— Так и Новгородские товары здеся будут торговаться? — Спросил дядька Игнат, староста Малых Кузёмок.
— Здеся, — передразнил его Санька. — Весь товар скупает гильдия. Иначе торговли вообще не будет.
— А как же мы?
— У меня покупать будете, а я уж вам задам цену! Вы у меня поплачете! — Санька погрозил кулаком. — А скоро войска московские и новгородские придут… Я всё вам вспомню!
Санька развернулся и зашагал на дальний край острова, где строители из лесорубов собирали очередной склад.
Горе-работнички потеребив бороды разъехались, оставив одного Ивана. Староста Больших Кузёмок был ближе всего к Саньке, ибо Санька сожительствовал у него в селе и не раз они вместе пивали горькую.
Однако Иван Кузьмич не скоро решился подойти к Саньке для разговора. Александр и сам был не прочь поработать топором, ибо считал эту работу лучшей тренировкой для воина. Он махал не только правой рукой, но и левой, специально нарабатывая для неё силу, точность и ловкость.
Иногда, он, чтобы перед кем-нибудь бахвальнуться, рубил двумя топорами сразу. Если к тому была нужда, конечно. У шведов они запросили топоры, пилы и иной плотницкий инструмент и вскоре ожидали прибытия негоциантов. Тут Александр старост не обманывал и даже собрал по лесам в долг остатки пушнины под будущий товар. Сейчас она висела в сараях, продуваемых летними ветрами.
Староста подошёл к Александру со стороны левого бока, где его не мог достать топор, тихо кашлянул и тут же начал быстро-быстро говорить.
— Ты, Александр Мокшевич, сам виноват, что не объяснил сразу правильно. Ежели бы ты всё сказал, так как сейчас сказал, то мы бы совсем не супротив были поработать на благое дело.
У них, как заметил Санька, всегда виноват кто-то, и переубедить в этом лесной народ было не возможно, поэтому он не стал даже пытаться, а просто ждал продолжения, прервав, естественно, работу.