Так и есть, узкая дверца, и никаких ворот. Устроена просто в стене из глины и соломы. Дальше каменная тропка и небольшой одноэтажный кирпичный домишко, окружённый крохотным двориком с садом и хозяйственными постройками. Здесь и живут Степ с Ригером.
— Дядь, мне уже лучше.
Вру. Становится только хуже. Ушибы постепенно начинают болеть, а огонь в подреберье уже жгёт невыносимо. Надо потерпеть. Парень что-то слышал о магии, о чём-то читал — дети, даже такие бестолковые как Степ, весьма любопытны. Так что, его память услужливо подсказывает мне одно слово, объясняющее разгорающееся пламя — инициация. Вокруг меня и так много бредового, почему бы не добавиться и проснувшейся способности к магии?
Наверное, от слабого удара в голову душа парнишки не могла покинуть тело. А вот одновременное воздействие внешней силы и внутренних изменений вполне способно было прогнать в небытие прежнего хозяина тела и позвать нового.
Чьи это мысли? Мои? Так, ещё раз стоп, Степан Николаевич. Позже, я разберусь позже. Надо пока больше внимания к происходящему вокруг. Подумать я ещё успею.
В бормотании опекуна не слышно ничего интересного. Ну, разберётся, ну, найдёт того, кто поколотил воспитанника. И дальше что? Да ничего.
— Дядя, можно я немного отдохну?
Мы уже в моей комнате. Спальня, учебный класс, игровая — всё вместе в квадрате три на три с одним окном из мутного зеленоватого стекла. Внутри помещения кровать, стол, тумба, табурет, два шкафа — один с книгами, другой с одеждой — и полный бардак.
— Конечно, мой мальчик. Раздевайся, ложись. Сейчас я тебе сделаю крепкого отвара и пойду за Георгом, пусть твои ушибы и ссадины посмотрит. Вроде действительно ничего серьёзного, но вдруг?
А он точно бывший сержант, вышедший в отставку после увечья? Не похож. Где и на каком этапе Ригер потерял свои командирские повадки? Сколько Степ себя помнил, дядька всегда таким был. Услужливым. Впрочем, парня-то уже нет. Теперь я здесь. Гадство, как же горит всё внутри.
Раздеться сам не смог. Это не беда, если есть нянька. Ха, сапожки-то с острыми носками без разделения на правую и левую ногу. Опекун бережно их стаскивает. Замечательно. Одежда грязная. Кто стирать будет? Ответ опять приходит быстро. Не я. И не отставной сержант.
Тётка Эльза два раза в неделю приходит помогать по хозяйству. За скромную плату, как думал Степ. Я же понимаю вдруг, что Ригер рассчитывается не только деньгами, а и надеждой. Надеждой, что однажды он попросит руки своей вдовствующей уже семь лет соседки.
— Спасибо тебе. — чувствую, надо это сказать. — Не переживай сильно. Мне уже легче.
Ригер засопел, нахмурился, провёл мне по голове трёхпалой — без мизинца и безымянного пальца — ладонью, величиной с лопату, и хрипло сказал:
— Я быстро.
Собрав грязную одежду и обувь в охапку, потопал на кухню, а я откинулся на набитую крупными перьями колющуюся подушку и выдохнул.
Звуки растопки печи? Значит, чай я получу не так скоро. Есть время. Ну, что, пора?
Закрываю глаза и позволяю тонкому ручейку информации превратиться в обрушившийся на меня её поток. Выдержу? Должен. Никогда слабаком в плане жёсткости характера и выдержки не был.
Теперь стал. Сам не понял, когда потерял сознание и через какое время пришёл в себя. Но очнулся вовремя, иначе последовала бы очередная порция волнений дядьки Ригера.
— Вот, попей. — он придвинул к кровати табурет и поставил на него медную кружку. — Я разбавил. Не сильно горячее. Или тебе помочь?
— Не нужно. — приподнимаюсь, беру отвар и делаю осторожный глоток. — Вкусно.
— Ещё бы. Мёд только вчера накачали. Свежий. — улыбнулся опекун и тут же спохватился. — Так, я за Георгом. Лежи, не вставай.
Георг? Раньше же была Виталия? Нет, вспомнил, она ещё два месяца назад продала врачебную практику и уехала в имение около Тибо-Ласта к овдовевшей дочери нянчиться с внуками и помогать управлять хозяйством. Теперь у них в районе новый лекарь, совсем молодой, года три только, как закончил университет.
Память Степа ещё не улеглась в моей бедной головушке. Хронология событий путается, а те сведения и знания, что кружат обрывками словно снежинки в пургу, всё никак не свяжутся между собой.
Бедной головушки? Это я что ли так подумал? Зря. Разве мне стоит плакаться? Нет же! Я ведь умирал, и уже попрощался — мыслями и словами — с женой, дочерью, зятем, годовалой внучкой, друзьями, сослуживцами. А сейчас, как тот Ленин, живее всех живых. Хоть и помят немного.