Выйдя с молодой женщиной из герцогских апартаментов, обнаружил, что не спал весь дворец. Они-то чем все занимались? Тоже что ли молились? Потом узнаю.
— Устал? — Виолетта сама любезность, и куда подевался её тот презрительно-высокомерный взгляд? Ах, да, встречают же по одёжке, а опекун меня в шелка и бархат не рядил. — Ничего, отдохнёшь. Как выспишься, можешь погулять по замку, у нас здесь хороший парк имеется. — «у нас»? Ты-то здесь при чём? Даже я сын, точнее, сирота самого правителя, тут непонятно с какого боку. Или мне просто обозначено, что я не обязан в своих покоях взаперти сидеть? Тогда спасибо, миледи Виола. — Скорее всего, тебя пригласят на ужин. До этого все будут заняты делами.
Это мне понятно. Герцогство — огромное хозяйство. На хрупкие плечи Марии и её сына, которому предстоит вскоре стать герцогом, сейчас навалилось множество проблем, им пока не до плода Виталиковского блуда. Хорошо ещё, что в этом мире похороны проходят по такой быстрой и короткой процедуре. Не пришлось неделями скорбеть. Сегодня-завтра в церквях помолятся, и на этом всё. Герцог умер, да здравствует герцог. Как-то так.
— Мы пришли. — говорю, увидев двери своих покоев. — Спасибо, что проводила.
Помощница Алекса коротко кивнула и оставила меня на попечение слуг.
Том и Клара, похоже, поели, поспали, поели и снова поспали. Мой приход не пропустили, смотрелись бодрыми и готовыми выполнять любые указания. Я-то думал, у них есть комнаты где-нибудь поблизости. Ага, как же, ничего подобного. Спать им надлежит в моей гостиной на полу, используя для этого матрасы вроде японских футонов, хранящихся в шкафу.
У Клары, правда, на этот счёт имелся другой вариант. Едва Том помог мне раздеться, спрятал от меня рассвет за толстыми плотными шторами и вышел из спальни, как ко мне скользнула служанка.
— Милорд. Я понимаю, что вы устали. — девушка стояла перед кроватью на коленях и говорила в полголоса, ухитрившись добавить в него страсти. — Позвольте мне хоть немного отвлечь вас от вашего горя.
Какого ещё горя? Ах, да, у меня же отец, которого я сегодня в первый и последний раз увидел, ушёл к Создателю. Дьявольщина, что ты делаешь, дрянная девчонка. А я? Трясусь мелкой дрожью. Сознание взрослого, много испытавшего мужика ничего не может сделать с телом юного паренька. Степ ведь девственник. И сейчас ему предстоит стать мужчиной. Мне-то не надо, я уже тридцать с гаком лет, как им являюсь.
Сопротивляться было бы глупо, да и не хочется. Руки, губы, язык Клары делают всё нужное очень умело. А вот я подкачал, очень быстро закончил. В тот, давний первый раз, мне краснеть не пришлось. Эх, Степ, Степ, не люблю на других сваливать собственные провалы, но сейчас действительно твоя вина, хотя тебя больше нет.
— Клара…
— Вам понравилось, милорд?
Девушка оказалась подготовленной. Словно по волшебству у неё появился тазик с тёплой водой и тряпка, которой она ловко принялась мне намывать. Стоп! Это не та ли самая посудина, где я мыл руки перед едой? В самом деле она. Так не пойдёт, моя милочка, только злиться на тебя в данный момент нет ни сил, ни желания.
— Понравилось. — отвечаю честно. — Но мне нужно поспать. Ты давай, одевайся, у нас впереди ещё много возможностей будет продолжить.
Видимо, она ожидала от господина немного другой реакции, более восторженной, или хотела продолжения, только я реально хочу спать.
Когда-то, в первые годы моей супружеской жизни, Дашка купила часы с кукушкой, модно было. В двухкомнатной малогабаритной квартирке, в которой мы тогда жили вдвоём — Леся тогда ещё не родилась — дурацкое кукуканье, особенно в полночь двенадцать раз, сильно радовало.
После недельной демонстрации мною скверных, занудных черт своего характера, любимая жена согласилась снять гирьку и навсегда заставить замолчать паскудную механическую птицу. Потом, и вовсе, уже при переезде в новое жильё, Дарья подарила эти часы подруге Марине, пусть дальше они с Игорем мучаются.
Здесь же возможности отключить куранты отсутствуют напрочь. Ситуация усугубляется тем, что все три окна моей спальни выходят на казарму, в караульной башне которой установлены замковые часы.
Их звон меня и разбудил, вроде бы одиннадцать раз пробило. Или двенадцать? Босыми ногами подхожу к центральному окну, отдёргиваю штору, смотрю. Одиннадцать. Чувствую себя отдохнувшим. Вот, что значит юность.
В доме Ригера меня немало раздражали скверные санитарно-гигиенические условия. Проще говоря, мыться над бадьёй никакого удовольствия. У богаче и аристократов, насколько знаю, должны быть свои бани — общественных в Паргее нет, во всяком случае, в Неллере — а у кого-то даже, как у родителей Верды, с бассейном. Она рассказывала, что любит там подолгу сидеть. Раз уж у городского советника в особняке имеются такие удобства, то в герцогском-то замке сам Создатель велел. Надо выяснить у моих помощников.