Записка о том, что милорд Степ Неллерский живым и здоровым добрался до вверенной его руководству обители, отправилась в тот же вечер, когда я сюда прибыл, а вот подробный доклад о путешествии был готов только для епископа — подьячий Виктор постарался.
Для герцогини сообщение должен написать своей рукой мой бывший опекун, но он всё ещё над этим мучился, словно перегоревший автор при написании главы затянувшегося романа. Ладно, время у него есть, группа паломников из Неллера отправится в обратный путь только через два дня. Почтовое ведомство что ли придумать? Да ну, к чёрту. Тут много чего надо предлагать, и организация связи — не самое первоочередное дело.
Нашу маленькую кавалькаду все заметили, а по богатству моего гардероба сразу догадались, что едет настоятель. Кланяются почтительно даже те, кто находится далеко или смотрит из распахнутых окон гостиницы. Это что там за симпатичная девичья мордашка мне весело улыбается? Ох, старик — торможу свои игривые мысли — успокойся уже, всё впереди, успеется.
Почти сразу, как позади остались строения, пошли поля со колосящимися всходами посевов. Деревня Монастырка-то совсем рядом, вон они, её убогие домишки всего в полумиле виднеются. Крестьяне — смотрю, среди них детей не меньше, чем взрослых, и работают наравне — уже срезают колосья серпами, такими же, как на гербе той страны, в которой я родился, провёл детство и потерял. Не по своей вине, мал ещё был. Опять о грустном, постороннем? Зачем? Эх, Стёпа-Степ, нам ли аббатам-настоятелям в четырнадцать лет — кровь с молоком — быть в печали?
Стариков не увидел вообще ни одного, ни в поле, ни в деревне, которую миновали довольно быстро — всего-то четыре десятка убогих хижин. Да уж, не живут здесь селяне долго. А ещё — заметил — все крепостные кланяются низко, вроде уважительно, но взгляды прячут. Нутром чую, нет в них почтения, лишь страх и неприязнь.
Ух, ты, гречка? Точно, она. Смотрю, в моём хозяйстве довольно разнообразный ассортимент продуктов, и зерновых, и овощей, и оливок, и винограда много, и фруктовые сады. Земля-то прямо благодатная, и климат мягкий. С Италией или Грецией бы сравнил, но отсюда до моря пара-тройка сотен миль, влажность другая, меньше намного.
— Это что за острог? — спрашиваю Ригера, когда за околицей в стороне фруктовых посадок вижу обнесённый частоколом из заострённых брёвен квадратный участок, размером всего в четверть акра.
Надо было с собой кого-нибудь из братьев взять. Дядьке-то откуда тут что знать? Действительно, хорошие мысли приходят с опозданием.
— Пасека. — поясняет старший сержант.
Ого, Ригер уже, оказывается, в курсе. Молодец, тоже времени зря не теряет. Подготовился к нашей рекогносцировке.
Паргейцы оказались сообразительней землян, в том смысле, что давным-давно от бортничанья перешли к культурному пчеловодству. Мёда добывали много, но и спрос на него при дороговизне и малой доступности сахара был большой. Пасека не приносила обители дохода только по той причине, что братья сами весь её продукт употребляли, правда, в виде медовухи.
Опасный это напиток. В своей прошлой жизни узнал. Вроде пьёшь как лимонад, а потом на ногах устоять не можешь. Плавали, помним.
От поднесённой встретившим нас братом Тимофеем — так он представился — ендовы с медовухой литра на полтора отказался, как и от мёда в сотах, подозреваю, от него одно место могло слипнуться, ну, или пришлось бы много и часто пить в моём коротком путешествии, а я вовсе не за этим покинул монастырь.
Своим спутникам отказать в приёме сладостей сил не хватило. Да и никто бы на моём месте не смог, увидев, какими глазами смотрят на плошку с сочными сотами Юлька и Николас. Бог с ними, пусть объедаются, раз друг детства устроил им широченную белую полосу в жизни.
— Покажи, что тут у тебя и как. — прошу брата Тимофея, спешившись.
В дом-пятистенок заходить не стал, а вот саму пасеку осмотрел. Информационный голод, пожалуй, одна из самых серьёзных проблем в моём паргейском бытии. Пытаюсь утолять его всеми возможными способами. А какие тут возможны в отсутствие СМИ, интернета и прочего? Книги, беседы и вот такие как сейчас экскурсии.
Сорок с лишним ульев. Вполне неплохо. И управляется с ними монах один. Труженник. Хвалю его, получая в ответ хорошо скрытую насмешку:
— Мне очень приятно, ваше преподобие. — кланяется немного ниже положеного.
Ну, да, личный, а не родовой авторитет мне ещё только предстоит заработать. Если получится. Если? Обязательно смогу, какие ещё сомнения?