— Отступать нельзя! Будем стоять до последнего! Давай, Гришаня, бери свой автоматик и рядом со штабом, далеко не уходи, устраивайся. Сейчас каждый ствол на счету. Я тут сам на звонки отвечу.
Григорий, качнув в знак согласия головой, вышел из штаба и в двух шагах устроился в окопе. Он выбрал позицию, перезарядил автомат и приготовился стрелять в тех, кто должен прийти за его жизнью. Солдаты Вермахта то поднимались и бежали, пытаясь пробиться и подойти ближе, то залегали и отстреливались. Впереди Григория, вниз по сопке было еще несколько рядов окопов. В них находились бойцы Красной армии. Они первыми отражали атаки, а Гриша как бы сверху стрелял туда, где каждая кочка и выступ прятали врага и огрызались в ответ.
Все произошло неожиданно, как будто из-под земли выросла целая армия обезумевших фрицев и побежала на высоту. Их стали прикрывать удобно расположившиеся за их спинами пулеметы, а еще дальше из небольшой рощицы методично обрабатывали высоту орудия. Где-то между бегущими и рощей несколько минометов методично выплевывали свои снаряды. Они с дребезжащим визгом летели и разрывались на позициях высоты. Немцы, почувствовав небольшую заминку, подобрались к заграждениям из колючей проволоки. Они прижались к земле и стали пробираться под ней. Высота и наши бойцы встретили всю эту бегущую свору плотным огнем, еще сильнее прижав врага к земле.
Гриша приготовился. Он держал палец на спусковом крючке, но никак не мог выбрать первого немца, чтобы выстрелить в него. Кого-то сразу убивали, другие прятались за трупы и вдруг из этой хаотично движущейся массы вырвался один немец и, зацепившись за колючую проволоку, уронил автомат. Не обращая внимания на летящие в его сторону пули, он стал выпутываться.
«Так, этот мой», — подумал Гриша. Он четко прицелился и выпустил очередь. Приклад непривычно ударил отдачей в плечо, и все пули полетели вверх, как говорится, по воронам. Григорий прицелился еще раз и снова, как его учили, сделал вдох и нажал на спусковой крючок. Но в это время колючая проволока, в которой запутался немец, словно пружина оттащила его назад и все пули вновь прошли мимо. Гриша вытер пот со лба и, почувствовав злость, решил третий раз всадить, как говорится, наверняка. Он совсем не думал, что перед ним человек. Он видел врага и хотел хоть одной отнятой жизнью приблизить победу.
Третья очередь, как и две предыдущие, прошла мимо. Гриша высунулся, поднялся над окопом и заметил, что из первых траншей наши солдаты уже не стреляют по нему а, смеясь, что-то кричат — советуют.
— Задницу отцепи, — кричали справа.
— Шинелку, шинелку смотри! Всю разодрал! Сымай ее — и тикай отсель! — кричал солдат слева.
Но немец, как завороженный, пытался вырваться из этой стальной паутины. Он как-то странно дергался-рвался и, увидев все это, Гриша почувствовал злость.
— Какого хрена ты вообще сюда прешь! — прорычал он и решил поставить точку, а заодно открыть собственный счет чужой смерти. Но в этот момент комбат что-то крикнул. Григорий обернулся и увидел, как Киселев с трубкой в руке стоит в проходе и корректирует огонь. Увидев, что все со связью в порядке Гриша вернулся к своему немцу. Тот продолжал дергаться, раздражая молодого бойца. Отдышавшись и спокойно прицелившись, Гриша решил, что этого первого он запомнит, но только он нажал на курок и выпустил точную очередь в цель, как в это же самое время прилетел снаряд и угодил точно в запутавшегося немца. Пыль от взрыва осела в воронку Гриша тяжело вздохнул. Он так и не понял, кто вперед убил фрица: он — своей точной очередью — или тот снаряд, что разнес фашиста в пыль. Но долго думать ему не дали: началась новая атака и Григорий уже без дрожи и волнения клал одного за другим. Он видел, как умирают эти люди и не жалел их. Вспоминая деда-связиста, Гриша не мог перебороть родившийся внутри него гнев. Он не тратил патроны зря и не спешил с выстрелами — бил четко и наверняка. И с каждым новым убитым немцем в нем что-то набиралось: словно в песочных часах — невидимая сила, заставляющая драться и не думать о человеческой жалости.
Когда-то в Ташкентской школе он много думал о том, сможет ли убить человека. Даже если это немец, у него тоже есть мать, отец, дети. Они ждут его, любят, и Гриша не мог понять, как он будет справляться с этими мучавшими его чувствами на поле боя. Но пришло время стрелять — и все эти чувства, как зайцы, убежали в глубины души и спрятались. Он видел тех, кто только что смеялся, а теперь они лежали рядом и открытыми ненавидящими глазами смотрели в синее небо. Почему, за что эти люди вот так погибли. «Немцы, которых я жалею, пришли сюда и захотели нас убить. Так почему же я должен испытывать к ним чувство жалости, стрелять мимо из-за того, что они то же люди?! Нет. Ни одного патрона зря не истрачу!», — со злостью решил Григорий и продолжал, слившись в одно целое с автоматом, косить прущее на него скопище врагов.