Второй поднял руки, сдаваясь. Но эсэсовцы уже не могли остановиться. Кривоногий баварец, наваливший в штаны, когда фон Доденбург обучал его прятаться на дне щели во время танковой атаки, выстрелил, и солдат медленно опустился на землю. В его глазах застыло выражение полного неверия в происходящее с ним.
Они уже вступили в горящую деревню. С обеих сторон мощеной улицы через разбитые окна были видны дерущиеся, стреляющие люди. Сапоги нападавших прогрохотали по узким тротуарам; они прижимались к стенам, дающим некоторую защиту, и стреляли вверх. Люди тяжело вываливались из окон и оставались лежать на мостовой, как сломанные куклы.
Когда эсэсовцы бежали дальше, из конюшни выскочила большая фламандская ломовая лошадь каштановой масти. На ее губах пузырилась пена, она отчаянно ржала, пытаясь спастись от бушевавшего повсюду огня. За ней выбежал большой рыжий бык, отпихнув тяжелый плуг так, как будто это была тростинка.
— Животные, господин офицер! — закричал Шульце, сложив руки лодочкой у рта, чтобы перекричать шум. Он потерял автомат, и теперь из всего вооружения у него оставались только гранаты за поясом. — Двигайтесь за животными, господин офицер!
Фон Доденбург сразу понял его мысль. Он побежал вниз по улице за лошадью и быком, которые бешено неслись, не разбирая дороги, и перед которыми невольно расступались оборонявшие деревню вражеские солдаты. И прежде чем те сумели оглядеться, перед ними уже были эсэсовцы, поливающие улицу свинцом. Ошеломленные, бельгийцы попятились и начали отступать. Повсюду стонали раненые бойцы. Внезапно бельгийцы окончательно дрогнули и бросились бежать.
Бросая оружие, они пытались спасти свою жизнь. Но эсэсовцев охватила дикая эйфория разрушения и смерти. Они безостановочно стреляли в отступающих врагов. В отчаянной попытке убежать несколько человек столкнулись в дверном проеме; эсэсовцы безжалостно скосили их очередями из автоматов. Для пущего эффекта Шульце бросил в окно гранату. Она взорвалась с приглушенным хрустом. Изнутри донеслись ужасные крики раненых, а затем наступила тишина. Потом через дверь медленно выкатилась голова с надетым на нее шлемом, как будто пытаясь найти дорогу между мертвыми и умирающими. Наконец она остановилась у ног Шульце. Он судорожно сглотнул и поспешно отвел взгляд. Безумие убийства и погрома закончилось.
* * *Постепенно интенсивность автоматных очередей начала спадать, а потом они и вовсе прекратились. Измотанные и обессиленные, люди привалились к рябым от выбоин, оставленных пулями, стенам, задыхаясь, как после долгого бега. Их глаза дико сверкали, они не могли унять дрожь в трясущихся ногах. Куно фон Доденбург автоматическим движением сменил магазин своего «шмайссера» и понял, что жестоко искусал губы. Ему пришлось собрать в комок всю свою волю, чтобы остановить дрожь в руках. Он знал, что это была типичная реакция после тяжелого боя. Скоро некоторые из его людей начнут беспричинно кричать, а другие будут трястись всем телом, как при сильнейшей лихорадке. Только Гейер, внезапно появившийся, словно из ниоткуда, и подталкивавший хлыстом перед собой жирного и предельно испуганного сержанта голландской таможенной службы, был спокоен, как всегда.
— Я нашел этот превосходный экземпляр в сарае, — объяснил он. — Его жирная голландская задница выпирала из сена так, что ее было видно за километр.
Голландец был огромным мужчиной с толстым, розовым, откормленным лицом и жесткими навощеными белокурыми усами, наподобие тех, что обычно носили унтер-офицеры в Первую мировую войну. Но это была единственная воинственная деталь во внешности таможенника; красноречивая окраска его серо-зеленых брюк показывала, что он был невероятным трусом.
— Да он просто обоссался! — высокомерно произнес Шульце. — Еще один герой в военной форме.
— Заткнись! — зарычал Стервятник. — Наш друг имеет немного полезной информации для нас. Верно ведь, минхеер[33]? — И он пихнул жирного чиновника в спину, чтобы усилить впечатление от своих слов.
— Йа, йа, минхеер, — задыхаясь, быстро ответил тот. — Колокольня… церковная колокольня, — гортанно добавил он на немецком языке. — Вы будете видеть.
— Пошли, фон Доденбург… и вы тоже, Шварц, — Стервятник обернулся к мрачному унтерштурмфюреру Шварцу, который только что подошел. Его лицо было черно от грязи и пороховых ожогов, левая штанина разорвана. Все вместе они быстро зашагали к церкви; Гейер толкал перед собой жирного голландца, как будто был пастухом, который вел свинью. Повсюду парни из штурмового батальона, начавшие уже отходить от боевого шока, окружали оставшихся в живых солдат противника, а также испуганных местных жителей.