Оберштурмфюрер фон Доденбург, чью грудь украшала черная медаль за ранение и лента Железного креста, принял рапорт со скучающим вздохом, который выдавал в нем ветерана.
— Благодарю вас, унтерштурмфюрер, — сказал он Шварцу. Затем, повернувшись к пополнению, произнес: — Когда мы покидаем станцию, мы поем; и когда я говорю «поем», — я имею в виду, что мы поем так, чтобы местные жители могли понять, что мы — не обычное подразделение вермахта, а войска СС!
Шульце, признанный заводила свежего пополнения, толкнул своего соседа локтем в бок и указал на крестьян, уставившихся на солдат с открытыми от удивления ртами:
— Эти придурки выглядят так, как будто им нужно говорить, что в дождь следует прятаться под навес. Спорю, что они даже не знают, что такое СС!
— Эй, тихо там! — рявкнул Шварц, готовясь увести пополнение маршем со станции.
— Песню запевай — раз, два, три! — скомандовал запевала новобранцев, когда они свернули на улицу СА. Двести крепких молодых глоток заорали первый стих «марша штурмовых батальонов» — песню «Хорст Вессель». При звуках гимна германских национал-социалистов местные толстобрюхие штурмовики, заполнившие узкую мощеную улицу, встали по стойке «смирно». Но щуплые крестьяне, стоявшие вдоль тротуара, реагировали иначе. Они смотрели на энергичных молодых гигантов, печатавших шаг на истертых булыжниках мостовой, так, как будто это были пришельцы с другой планеты.
— Посмотри на них, — прошептал соседу Шульце, сделав паузу на середине строки «глядят на свастику с надеждой миллионы», — они не любят СС! У половины из них течет французская кровь. Именно поэтому мы здесь. Нам надо вышибить французиков за Линию Мажино и показать этому стаду, что значит быть настоящим немцем.
Усмехнувшись, Шульце подмигнул симпатичной темноволосой девушке, которая покраснела и поспешно отвела взгляд.
— Нет, — прошептал он. — Фюрер послал нас сюда не для того, чтобы воевать. На самом деле он хочет, чтобы его любимые эсэсовцы немного улучшили породу местных девушек. Нам здесь не драться надо — нам надо…
— Услышу еще одно слово, — резкий голос хлестнул, как бичом, — и я возьму на заметку ваши имена быстрее, чем вы успеете поджать свой грязный хвост!
Они завернули за угол, миновали католический собор и увидели перед собой красно-кирпичную громаду казарм Адольфа Гитлера — их новый дом.
* * *Куно фон Доденбург ржал рукоятку наградного кинжала, который рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер лично вручил ему при выпуске из Офицерской школы СС в Бад-Тельце за два года до этого.
— Парадным шагом — марш! — проревел он, проходя под деревянной аркой, на которой был изображен девиз СС: «Meine Ehre heisst Treue» (Моя честь — моя верность).
За его спиной неугомонный Шульце тихо переиначил команду:
— Марш-парад — у нашего командира продырявлен зад.
Но его слова потонули в грохоте двухсот пар сапог, ударяющих по бетону армейского плаца. Идущий впереди фон Доденбург не мог подавить радостную дрожь, каждый раз возникающую у него при этом звуке. Он знал, что ведет себя как новичок на первом параде. После четырех лет в СС он уже должен был воспринимать все так, как это было на самом деле — просто отработанное движение. Но не мог. Для него грохот тяжелых сапог, слитно и мощно ударяющих по земле, в символической форме отображал новую Великую Германию, идущую от победы к победе. И мужчины, отряд которых он имел честь возглавлять, были элитой немецких вооруженных сил — Черной Гвардией. Их придется еще многому научить, но они уже были приняты в элиту из элит — в «Лейбштандарт», дивизию телохранителей Адольфа Гитлера.
— Здравствуйте, солдаты! — прокричал гауптштурмфюрер СС Гейер, как только фон Доденбург закончил рапорт.
— Здравствуйте, господин гауптштурмфюрер[7]! — прозвучал традиционный ответ.
Хорст Гейер, их новый командир роты, был невысоким худощавым офицером, монокль и светло-серые бриджи которого ясно показывали, кем он являлся, — кадровым офицером, перешедшим из вермахта в СС потому, что здесь продвижение по службе шло быстрее. Его губы образовывали узкую, тонкую линию, столь же жесткую, как и его льдисто-голубые глаза. Но внимание новобранцев привлекли не они, — все уставились на нос гауптштурмфюрера. Это был не нос, а какой-то чудовищный нарост, который, имейся он у любого другого человека, вызвал бы неудержимый смех. Но любой, кто решился бы посмеяться над гауптштурмфюрером Гейером, жестоко пожалел бы об этом. Когда фон Доденбург оправился от ранения в грудь, полученного во время польской кампании прошлой осенью, и был направлен в распоряжение Гейера, он быстро понял, что гауптштурмфюрер — не тот человек, над которым можно безнаказанно шутить.