После Курдюкова говорить начал политрук Мельников. Он оказался моим земляком. Жил по соседству с Михаилом Шолоховым. В его полевой сумке лежали самые любимые отрывки из романа «Тихий Дон». Вечерами у костра Мельников часто читал бойцам эти сценки. И нужно сказать, читал здорово. Даже в окружении, когда днем мы отсиживались в подсолнечнике, вокруг политрука собиралось много бойцов.
Тонкий, с белым лицом и черными мягкими волосами, политрук в тот прощальный вечер всех нас очаровал. Он рассказывал нам не о себе, а о чудесных людях, родившихся на берегах тихого Дона.
Павел Круглов вспомнил о раненом, с которым он лежал в санбате. Хирург предложил бойцу: «Пока не поздно — обе руки под ножик». Тот взмолился: «Доктор! А как же я париться буду!»
Все в палате засмеялись. Только Иванов тогда серьезно сказал: «Вот он… русский человек!»
Если бы с нами была стенографистка, она вряд ли сумела бы записать речь Миши Круглова. Автомат! В таком темпе передают репортажи о футбольном состязании. А смысл его истории заключался в том, что в первой штыковой атаке Михаил заколол фашиста. Немецкий солдат не успел перезарядить автомат. Но если бы фриц успел вставить новый магазин, он скосил бы Михаила.
— А ведь, поди, Ганс не раз смеялся над русским штыком. А тут и ахнуть не успел, — продолжал младший Круглов. — Когда траншеи заняли, я у убитого взял удостоверение и письма. Вот младший лейтенант Калинкин не даст соврать. Берта давала наказ ему привезти из России шерстяной костюм и бриллиантовую брошку. И поздравляла со скорой победой. Я к тому, что у Берты и Гитлера мозги работают на одной волне…
Пришла очередь и мне поделиться своими переживаниями. Я хотел рассказать о встрече с казаками, над которыми издевались гитлеровцы. Факты разительные. Но мне не удалось и слова произнести. В сумеречном небе, слегка пропитанном розоватостью, Калинкин увидел белые зонтики. Они опускались в пашем тылу.
— Парашютисты! — крикнул Калинкин и пружинисто вскочил.
Была объявлена тревога. Мы сели в машины и понеслись к месту приземления десанта. Быстро стемнело. Это было на руку гитлеровцам. Тем более что и высадились они в болотистом районе. Наша группа развернулась в цепь. Во тьме я видел только ближайших. А в камышах ориентировались по звукам: всплескам воды, чавканью грязи, шуршанию стеблей растений. Перекликаться запрещалось.
Слева от меня тяжело шагал Павел Круглов, а справа — Курдюков. У него имелась ракетница. В каждой группе было по сигнальному пистолету. Условились: кто обнаружит немцев — пустит зеленую ракету.
Шли по кочкам. Часто проваливались. Хватаясь за осоку, резали руки. Лист ее как бритва. К счастью, не было комаров.
Полчаса месили грязь, а сигнала все не было. Вдруг впереди меня в темноте послышалось усиленное кваканье. Октябрь стоял хотя и сравнительно теплый, но мне все же показалось странным, что в такое время лягушки раскричались.
Соседи мои тоже остановились, прислушались. Днем все это выглядело бы не так таинственно. А сейчас за каждым кустом, бугорком чудился «головастик» с автоматом.
Справа, метрах в трехстах, взлетела зеленая ракета. Но выстрелов не последовало. По цепи вскоре передали, что кто-то из красноармейцев запутался в стропах и машинально нажал спусковой крючок. Курдюков тоже набрел на парашют. Стало ясно, что десантники отходят. Их нужно окружить.
Командовал нами вышедший из окружения подполковник. Он, видимо, тоже понял, что мы напали на след диверсантов, и передал команду:
— Флангам ускорить движение вперед.
А с каждым шагом топь становилась все опаснее. В темноте не всегда нащупаешь кочку. Кто-то завяз и попросил помощи. Послышались возня, шлепанье.
И вдруг из тьмы стрекотнул вражеский автомат. Справа от меня кто-то застонал. Вспыхнули осветительные ракеты.
Курдюков, не поднимая головы, сказал:
— Политрук ранен.
Калинкии перевязал Мельникова. Рана оказалась смертельной. Пуля задела череп.
Да, мой земляк вышел из окружения без единой царапинки, а тут, на родной земле, налетел… Не читать ему больше «Тихого Дона». И не осуществится мечта — еще разок повидаться с Шолоховым.
Михаил Круглов, имевший опыт санитара, остался возле умирающего политрука, а мы двинулись дальше. Я попал в трясину. Вытащил меня из нее Павел Круглов. Мы остановились.
Когда вспыхнула очередная ракета, Курдюков на винтовке приподнял над осокой шапку. В ту же секунду над нами просвистели пули. Мы притихли, прислушиваясь.
Вдруг совсем рядом раздался чей-то голос:
— Эй, браток, ты чего это задом наперед идешь?