В начале октября полк сосредоточился на двести восемнадцатом километре шоссе Туапсе — Сочи. Артиллеристы начали приводить себя в порядок, ремонтировать технику. Восполнить потери в технике в прифронтовой обстановке оказалось делом трудным. Да и личному составу требовался отдых. Командование приняло решение отвести полк на укомплектование в Закавказье. В середине ноября прибыл посыльный с приказом. В один из дней полк двинулся в путь. Зачарованно смотрели на роскошную растительность, величавые горы. Васнецову прежде не доводилось видеть таких красот. В садах созрели мандарины. С удовольствием ими лакомились. Из Сухуми эшелоном прибыли в Вазиани, Оттуда маршем в Тбилиси.
НА ПРАВОМ КРЫЛЕ ФРОНТА
Каждый город имеет свое лицо. Воспетую поэтами, композиторами, певцами древнюю и вечно молодую столицу Грузии разделяет красавица-Кура. Река несет свои бирюзовые воды среди гористых берегов. Островерхие башни, напоминающее о седой старине, строения из тесаного камня, гранитные памятники древности соседствуют в Тбилиси с небольшими, увитыми виноградником и плющом теснящимися на крутых террасах современными домами. На окраинах города узкие кривые улочки, в центре — широкие мостовые. На базарах и базарчиках — горы винограда, абрикосов, груш, яблок, различных трав, зеленого лука и чеснока. Запахи шашлыка, чебуреков, острых восточных кушаний висят в воздухе.
Мужчины, вплоть до преклонного возраста, в кителях и брюках полувоенного покроя, разных тонов и расцветок, в сапогах, в бурках, непременно с кинжалами на ремнях. Большинство женщин — в черном одеянии, лица до самых глаз прикрыты платками.
Грузины — народ гостеприимный. К людям в военной форме питают уважение. Радушно приглашают отведать фруктов, вина, обижаются, если не заходят во двор. А еще они — гордые и веселые, любят песню.
По вечерам после душного дня горожане собираются по берегам бурной Куры подышать прохладным воздухом, полюбоваться снежными вершинами гор в голубой дымке. Но падают сумерки, набережная и улицы пустеют. Город замирает. В домах — ни огонька: строго соблюдается светомаскировка. Это и понятно — время военное.
Таким встретил артиллеристов Тбилиси. Полк расквартировался на окраине города. Приводили себя в порядок. Бойцы и командиры помылись в бане, постирали и подлатали поистрепавшееся в боях обмундирование, подстриглись, отоспались в жарко натопленных домах и как-то сразу преобразились. На лицах пожилых разгладились морщины. В осанке появились подтянутость, опрятность, даже молодцеватость и щеголеватость. Молодежь и вовсе стало не узнать: стерильной белизны подворотнички, до блеска начищенные сапоги, у многих взводных невесть откуда взялись фуражки.
Отдохнули. Теперь часто можно было слышать шутки, смех и песню. Под гармонику сержанта Николая Полякова вечерами пели «Священную войну», «В землянке», «Тройку». Словно течение большой широкой реки, плавно катилась русская песня над грузинскими кварталами — то заунывная, как посвист вьюги, то раздольная, как простор матушки-Волги, то торжественная, как журавлиный клич на утренней зорьке. Старики слушали молча, женщины перешептывались, украдкой вытирали слезы, а вездесущее ребятишки нередко подпевали.
В свободное от занятий время артиллеристы знакомились с достопримечательностями города, помогали рабочим местных предприятий. Как-то их пригласили на встречу труженики одного из заводов. Был воскресный день. Воины прибыли при полном параде. Парторг и представители профсоюза предложили пройти по цехам. Рабочие оказались на своих местах.
— Война заставила отказаться от выходных, — пояснил парторг, — как и от нормированного рабочего дня. Обстановка требует. Мины фронту нужны.
Прошли в литейный цех. Над формовкой колдовал белый, как лунь, рабочий. Рядом с ним стояли три черноглазых подростка.
— Принимай гостей, Вано Милхазович!
— Гостей? — обернулся рабочий и заулыбался. — Дорогие наши фронтовики! Милости прошу! Милости прошу!
По теплым ноткам в голосе нетрудно было догадаться, что Вано Милхазович обрадовался гостям. Он охотно ознакомил воинов с процессом работы, поведал о том, что в сорок первом собрался было уходить на пенсию. Шестьдесят пять стукнуло, да и здоровьишко начало сдавать: сказалась царская каторга. А тут война. Остался на заводе.
— Проводил на фронт сыновей, — рассказывал Вано Милхазович. — Старуха моя умерла. Перешел жить в цех. С разрешения директора поставили мне в подсобке топчан. Прикорну пару часов, и опять за дело. План выполняю на двести процентов, готовлю подростков к самостоятельной работе. Жду Победы!