Со стороны Ищерской доносился глухой гул. Порой он прерывался, но вновь набирал силу, и можно было различить разрывы снарядов, бомб. В пасмурном небе кружил фашистский самолет-разведчик. Замполит батареи Галкин, прищурясь, кинул взгляд на «Юнкерс-89» и обронил:
— Пожаловал, мерзавец! Как бы не навел сюда гостей.
— Всякое может быть, Федор Семенович.
Галкин одобрительно посмотрел на Васнецова. В это время особенно отчетливо донеслись раскаты разрывов.
— Передовая-то совсем рядом, Николай!
— Десятка полтора километров, не больше.
Батарейцы прислушивались к звукам с переднего края, на ходу обменивались мнениями. Так уж устроен человек: не может не реагировать на изменения обстановки в предчувствии опасности. Тем более что за время отдыха все отвыкли от гула самолетов, грохота бомб, снарядов, визга осколков, свиста пуль — всего, что связано с боем. Людей тянуло переброситься друг с другом словцом, обменяться мнениями.
Галкин это понимал, старался быть среди бойцов.
— Перекур! — разнесся зычный голос дежурного.
— Товарищу, поближе сюда! — позвал батарейцев Галкин.
Бойцы и командиры придвинулись к Федору Семеновичу. Он угостил стоявших рядом папиросами, затянулся дымком и врастяжку произнес:
— Вижу, кое-кто нервничает. Так, генацвале? — с улыбкой посмотрел Федор Семенович на красноармейца Кевлишвили. — Это бывает. Особенно перед первой встречей с врагом. Ничего, все обойдется. Говорят, не так страшен черт, как его малюют. Берите пример с наших орденоносцев. Между прочим, кое-кто из них тоже раньше робел перед первым боем. Помнишь, Николай Евдокимович?
— Как не помнить? — улыбнулся в ответ сержант Поляков. — Хорошо помню. Артиллерийский обстрел закончился, а я — в канаве. Так и лежал, пока командир взвода не тронул за плечо: «Вставай, так недолго и фрицев проглядеть».
Бойцы заулыбались. Слово за слово, настроение у людей переломилось: послышались шутки, смех.
— Николай Петрович, — теперь Галкин обернулся к Васнецову, — помнишь Новороссийск? Авиация улетела, а ты никак не поднимешь ребят. Жмутся к земле, и всё тут.
— Конечно же помню.
— Зато вскоре освоились с обстановкой и за милую душу жгли фашистские танки.
Часа через полтора начался марш. В пути следования стало известно: полк вошел в состав конно-механизированной группы под командованием генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко. Этому предшествовал разговор в штабе фронта. На заключительном этапе подготовки наступательной операции, когда, как говорят, почти все точки над и были поставлены, командующей фронтом генерал армии Тюленев вызвал к себе генерала Кириченко. Промозглая сырая ночь была на исходе. Невысокий, плотный, моложавый командующей фронтом еще не ложился отдыхать.
— Давненько, давненько, Николай Яковлевич, поджидаю тебя, — встретил Кириченко командующий. — Адъютант уже несколько раз подогревал чай.
— Виноват, товарищ командующий. Погода подвела. Авиаторы не решились взлетать, пришлось на своем транспорте.
— Знаю, Николай Яковлевич. Проходи. Пока ребята готовят перекусить (небось, проголодался в дороге-то), займемся делом.
Командующей фронтом пригласил Кириченко к широкому крестьянскому столу, на котором была разостлана карта. Генерал армии бросил взгляд на красные стрелы, уходящее глубоко в оборону противника, чему-то своему улыбнулся:
— Да-а-а…
Кириченко удивленно посмотрел на командующего.
— Прошлое вспомнил, Николай Яковлевич. Весной противник прорвал нашу оборону. И пошли его танки гулять по нашим тылам. Ох и наворочали они тогда, пока мы сдерживали основную массу войск с фронта. — И чуть врастяжку: — Мне от твоей группы нынче нужно одно — громить в тылу гарнизоны фашистов, да так, чтобы пух от них летел. — Посмотрим, как будет реагировать генерал-фельдмаршал — командующей группой армий, мой старый противник. Тогда он держал в руках инициативу.
Генерал армии помял папиросу, закурил.
— Вот так-то, Николай Яковлевич. Теперь, как говорят, козыри в наших руках. И вызвал я тебя, чтобы еще раз разобрать один из вариантов предстоящего наступления.
Они склонились над картой. Снова и снова обговаривали возможные ситуации в ходе рейда конно-механизированной группы по вражеским тылам, искали лучшие выходы из них. Не заметили, что за окнами посинела чернота ночи и наступило утро.
— Ого, — глянул на часы командующей фронтом. — Восемь пятнадцать, в девять у меня совещание с командармами, а мы еще и чая не попили.