— Проскочишь незаметно? — спросил Ивановский. — Не один бронетранспортер — батарею придется вести.
— Проскочу.
— Хорошо, действуй!
Взревели двигатели. Артиллерийская колонна пришла в движение и вскоре скрылась в снежной круговерти. Чернышеву удалось незаметно зайти во фланг противнику. Батарея развернулась и открыла по фашистским танкам огонь. Подожгла две машины врага. Третий танк и пехота отошли к железнодорожной насыпи.
Чернышев не упускал из виду огневые позиции батарей Зайкова и Лысенко. Поднося к глазам бинокль, все время видел одну и ту же картину: исковерканные орудия, исклеванную снарядами землю. «Неужто никто не уцелел? Нет, не может быть», — вновь и вновь гнал он от себя тревожные мысли.
Переводя окуляры бинокля, остановился на рощице метрах в трехстах от огневых позиций. И — о радость! — между деревьями увидел бойца. За ним второго: в полушубке и шапке-ушанке, из-под которой виднелись льняные волосы. «Постой, постой, да ведь это же Аня! Аня Ладченко! Санинструктор четвертой… Значит, живы, бродяги! Живы, живы!..»
Аня Ладченко прибыла в полк в конце года. Это была статная девушка, кареглазая, с красивыми гладко зачесанными волосами. Конопушки, разбросанные там и сям, придавали округлому лицу ее особую прелесть. Золотая Аня — так в полку окрестили Ладченко.
В первом же бою под огнем противника Аня вынесла несколько раненых красноармейцев. Когда же гитлеровцы пошли в атаку, заняла место в окопе и разила врага из трофейного пулемета, за что батарейцы ласково называли ее Анкой-пулеметчицей.
Аня обладала твердым характером, презирала слабость. Стонавшему раненому обычно говорила мягко: «Потерпи, миленький, ты же мужчина». Но при случае могла повысить голос.
Золотая Аня перевязывала раненых, когда старший лейтенант Чернышев появился в роще.
— Братцы, живы! Ищу, ищу вас, бродяги, а вы вот где!
— Не все живы, — сморщившись, привстал с плащ-палатки Дмитрий Зайков.
— Дима, успокойся, — обернулась к Зайкову Аня, — нельзя тебе волноваться, контужен ты. — И, чуть помолчав, со вздохом продолжала: — Нет больше и майора Крюкова.
— Как? И Крюков? Не может быть! Нет…
— Все может быть, Миша. Бой на то и есть бой. Снаряды, осколки и пули никого не щадят.
Аня тяжело вздохнула и вновь склонилась над раненым.
Перед боем командир полка принял решение разослать офицеров штаба по батареям. Так было не раз. Майор Василий Иванович Крюков прибыл в четвертую батарею во время налета авиации противника. Фашистские самолеты сбрасывали бомбы, решетили огневую позицию пушечно-пулеметным огнем.
— Торопятся фрицы, — кивнул на небо Крюков. — Понять не могу, почему. Может, наши пилоты в воздухе?
Командир батареи Лысенко в ответ пожал плечами, мол, тоже не имею понятия.
— Товарищ майор! — взволнованно заговорил Лысенко. — Посмотрите на высотку.
— Вот оно что, — пробасил Василий Иванович. — Теперь понятно: спешат обработать, подготовить, так сказать, почву для своих.
На гребень высотки выкатились два танка. Вплотную к ним шла густая цепь пехоты.
— Комбат, кто у тебя левым орудием командует? Фалько?
— Так точно. Он там с наводчиком Бородиным.
— Понятно. Позиция у них хорошая. Сейчас танки начнут обходить овражек. Не упустить бы момент, ударить по врагу. Ну я к Фалько!
— Товарищ майор, там…
— Чему бывать, того не миновать. Главное — не бояться.
Василий Иванович Крюков в свои двадцать пять лет успел многое повидать в армейской жизни. Участвовал в финской кампании, освободительном походе Красной Армии по Западной Украине, в сорок первом испил до дна горькую чашу отступления; мок под дождем, мерз под снегом, лежал в канавах во время бомбежек, водил людей, изможденных во время вынужденного отхода, в штыковые атаки. Терял друзей-товарищей, а сам не получил и царапины, хотя, как он выражался, привык топать по острию ножа.
Майор рывком бросился к огневой позиции орудия Фалько. Впереди разорвался снаряд. Василий Иванович, опережая взрыв, упал на землю. Не успели просвистеть осколки, как он вскочил вновь и метнулся к орудию. Вслед за ним, взяв автомат на изготовку, бежал ординарец. Через несколько минут они появились у огневой.
— Пронесло! — облегченно вздохнул ординарец. — Думал, каюк.
— Раньше смерти не помрешь, — обернулся на его голос майор.
На огневой Крюков увидел довольно мрачную картину. Один солдат лежал с оторванной ногой, без шапки. Майор нагнулся, прикрыл бойцу глаза.