Бесцветная, тусклая стояла погода. По утрам на крышах домов, деревьях, обрывках проводов высыпала белесая изморозь. Но проходил час, другой — и она превращалась в прозрачные капли. Вновь наплывали тучи, сыпал мелкий дождь. А кому по душе день с серым небом и чудными холодными каплями… Бойцы на все лады кляли небесную канцелярию.
Распутица принесла немало хлопот. Бронетранспортеры застревали на разбитых дорогах, глохли во вспучившихся ручьях и заболоченных низинах. Их приходилось толкать, а то и выносить на руках. Кавалеристы сочувственно глядели на артиллеристов — мокрых, облепленных с ног до головы грязью. Подчас спешивались и впрягались вместе с ними в работу.
В Матвееве Кургане противник закрепился прочно, успел подтянуть сюда крупные силы.
Радостью тех февральских дней были встречи в освобожденных хуторах и станицах. Старики-казаки, казачки наперебой приглашали в дома. Угощали соленьями, вареной картошкой, иногда молоком, сметаной, а то невесть как сохранившимся салом — всем, что осталось после вражеского нашествия. Угощали щедро, от чистого сердца.
Сельчане с горечью рассказывали о своей жизни под немцем, при фашистском «новом порядке», когда царил повальный грабеж, расстрелы. По спинам стариков пошли нагайки. Вернулось канувшее в Лету время свинца и розги. Фашисты уничтожали коммунистов, комсомольцев, активистов. Случалось, ради прихоти выведут кого-либо и полоснут из автомата. Человеческая жизнь дешево ценилась во время оккупации.
В Койсуге в 530-й влились три паренька. Они были настолько истощены, что начальник штаба полка усомнился в том, что они совершеннолетние.
— Уж больно вы, хлопцы неказисто выглядите. Может, повременим с армией? Обрастите на домашних харчах мясом, окрепните.
— Нам нельзя ждать, — шагнул вперед Богданенко, невысокий черноглазый парнишка. — Не имеем права. Зачислите нас, товарищ майор, в полк. Не подведем.
Голос Богданенко звучал так искренне, что начальник штаба не выдержал.
— Хорошо, доложу о вашей просьбе командиру полка.
Герой Советского Союза В. А. Богданенко.
Минут через двадцать в штаб пришли старики и стали просить за ребят.
— Больше у нас ничего не осталось, — поклонился командиру полка белый как лунь старик. — Отдаем вам наших внуков. Правда, пока мелковаты, но ничего, окрепнут. Злости у них на фашистов много. Не посрамят нас, а вас в бою не подведут.
Командование пошло навстречу сельчанам. Через райвоенкомат хлопцев зачислили на все виды полкового довольствия. Зубков, Чумаков, Богданенко попали в батарею старшего лейтенанта Сыроежкина. Ребята старательно осваивали боевые специальности.
— Ненавидят гитлеровцев люто, — говорил о новичках Сыроежкин. — Только и твердят: «Мстить, мстить, мстить»… Как бы не сорвались.
Старший лейтенант как в воду смотрел. В одном из боев на батарею вышла группа гитлеровцев. Немцы пришли сдаваться в плен. И тут случился казус. Богданенко ударом приклада карабина свалил с ног здоровенного рыжего детину, тут же оказался верхом на фрице и продолжал колотить его кулаками.
— Вот тебе за все, за все! — приговаривал Богданенко, пока командир батареи не оторвал его от гитлеровца.
— Дайте я, прикончу его, гада! — рвался из рук Сыроежкина Виктор. — Дайте, товарищ старший лейтенант.
— Богданенко, прекратите! Он шел сдаваться к нам в плен. Понимаете? Сдаваться! А пленных… Да вы что делаете?
— Они… Они со мной что сделали?
Из глаз красноармейца брызнули слезы. Он сбросил полушубок, приподнял гимнастерку. Спина Виктора была в синих рубцах.
— Ремнями они приручали меня к «новому порядку». Да я их, гадов, зубами готов грызть, а вы о пощаде…
Сыроежкин изменился в лице, глухо сказал в ответ:
— Опусти гимнастерку и прекрати, мальчишка! Мы будем мстить, но мстить на поле боя.
Несколько часов кряду конники штурмовали стоявшее на взгорье небольшое село Синявку. Гитлеровцы яростно сопротивлялись. Даже когда кавалеристы обошли село, фашисты продолжали упорствовать. Они еще жили мечтой о непобедимости германской армии, захвате богатых земель, обещанной райской жизни. Сломить упорство врага удалось лишь под утро, после того как выдвинули в залегшую цепь орудия и уничтожили около десятка огневых точек.
Бои местного значения продолжались. Тем временем установилась хорошая погода. И начала досаждать авиация противника. Почти все светлое время суток немецкие самолеты висели в небе. Пренеприятная это штука — лежать под бомбежкой: грохот взрывов, свист осколков. Сколько бы раз ни попадал человек в такую переделку, каждый раз вой приближающейся бомбы рождал ощущение опасности, которое пронизывало все существо. И если кто из фронтовиков бравировал, мол, мне и сам черт не страшен, не то что бомбежка, большинству не верилось в это. Человеку присуще чувство страха. Главное — сдерживать его, не поддаваться минутной слабости.