НА ЗАПАД
Под мерный перестук колес в теплушке обсуждают бойцы фронтовые события, радуются последним сводкам Совинформбюро. На импровизированном столе — школьная карта с извилистой линией советско-германского фронта. Ежедневно на ней отмечается продвижение наших войск.
— Братцы! — басит старший сержант Ищенко. — На очереди Севастополь! Вот это здорово, ребята!
Иван Ищенко, невысокого роста, кряжистый, с круглым добродушным лицом, показывает на карте продвижение войск 4-го Украинского фронта.
— Так-то оно так, — задумчиво роняет комсорг взвода Петр Бурик и добродушно, во все свое широкоскулое лицо улыбается. — Жаль, что пока черепашьим шагом тянемся. Так недолго и к шапошному разбору угодить.
— Хватит дел и нам, — оборачивается Васнецов к Бурику. — Гитлеровцев предстоит выгнать с территории нашей страны, Европу освободить. Не оставлять же ее фашистам, да и коричневую чуму уничтожить в собственном логове.
Ребята с интересом смотрят на Васнецова. Ожидают продолжения разговора. До этого во взводе еще не заходила речь об освободительной миссии Советской Армии. Свои дела нужно было решить, отвести беду от родного дома. Теперь успехи на фронтах позволили заглянуть и вперед. Поэтому, наверное, и появилась у Васнецова эта мысль.
— Да, да, готовьтесь, хлопцы, освобождать другие народы.
Бойцы улыбаются, довольны. Расчет с врагом далеко еще не окончен. Слишком много бед принесли фашисты советской Родине. Все содеянное ими требует отмщения.
Эшелон подолгу стоит на станциях и полустанках. Пропускает составы с фронта и на фронт.
Двери теплушки распахнуты настежь. Веет мягким ветерком. По обочине железнодорожной колеи мелькают столбы, фруктовые деревья. Из соседнего вагона доносятся переборы гармоники, кто-то сочным голосом напевает:
— Давайте-ка, братцы, плясовую! — слышится голос старшего лейтенанта Марка Спитковского.
Гармонист рванул русский перепляс. Зазвенела дробь каблуков. Не иначе, Спитковский пошел.
— И-и-их! — разнесся возглас Марка. — Шире круг, хлопцы!
Напев гармоники тонет в топотке, припевках сильных молодых голосов огневиков первой батареи:
Тут же послышался голос санинструктора Ани Ладченко:
— Анка пошла, — тепло обронил сержант Панов. — Даст сейчас дрозда!
Что спеть, что сплясать — нет равной Ане в полку. Да и за словом она в карман не полезет. Аннушка не раз повергала в уныние острословов, любителей пустить девчатам пыль в глаза. «Так отбреет, что хоть сквозь землю провались», — сокрушались местные сердцееды. С ней было интересно, суровая жизнь становилась радостнее и разнообразнее.
— Вот черти! — вырывается у Васнецова. — Разошлись-то как! Ненароком еще и вагон развалят.
— Нет, товарищ лейтенант, не развалят, — улыбается в ответ разведчик Зебров. — Зато от всей души дробят ребята.
В ноздри бьет пьянящей аромат весенних цветов. На душе радостно. Изнутри, от самого сердца, просится песня. «А мы что, хуже? Да нисколько!» — думает Васнецов. Как бы в ответ на его мысли кто-то из бойцов запевает «Землянку», ее тут же подхватывает весь взвод. Поют вдохновенно, прочувствованно.
На остановке к ним перескочил Спитковский. Марк возбужден, еще живет бешеным ритмом пляски. Поправив выбившиеся из-под пилотки пряди черных волос, интересуется:
— Как, гуси-лебеди, живете-можете? Веселитесь?!
— Как все, — протянул ему руку Васнецов. — Не хуже других.
Комсорг тепло ответил на рукопожатие, окинул улыбчивым взглядом продолжающих песню ребят.
— Может, сесть предложите? Притомился у соседей.
— Понятно, — улыбается Петр Бурик, придвигая Спитковскому чурбачок. — Плясать у них, а у нас отдыхать.
— Не совсем так. Дело у меня к вам, полковые глаза и уши. — И чуть помедлив: — Скоро выйдет третий Государственный заем, Мы на бюро вопрос обсудили. Решили, что комсомольцы первыми в полку должны проявить инициативу в заеме государству личных сбережений. Члены полкового комсомольского бюро подписываются не менее как на три месячных денежного содержания. Думаю, вы нас поддержите.
— Конечно, — встает Бурик. — Деньги пойдут на разгром врага. Какой может быть разговор. Так, ребята?