Волков достиг холла и, минуя охрану, выскочил наружу. Он договорился вчера, что встретит Марго после дополнительной секции волейбола у школы, но теперь с вмешательством «шкетов» планы пришлось менять кардинально. Уводить к школе — нельзя, батор слишком малый, чтобы скрыться, более того, если они позвали кого из других потоков — точно не скрыться. «Если есть погоня», — вдруг мелькнула в сознании мысль, заставившая его смутиться — что если он неверно интерпретировал сигналы и знаки, полученные тогда в комнате второго этажа?
Олег замер, оглянулся назад и приметил, как вслед за ним шохи таки кинулись, только было их всего двое: Васюткин и Палочкин. Они остановились пока на пороге, набрасывая куртки и осматриваясь, а Волков выжидал. Его взгляд цепко изучил окрестность.
У парадного обнаружились смотритель-уборщик, орудующий лопатой над снегом, и директриса с незнакомыми, скорее также с сотрудницами опеки или с родителями. Чуть дальше виднелся кусочек тропы, уводящей на задний двор и, насколько Олег помнил, там сейчас совершали вечернюю прогулку дети младшего потока. И первое, и второе не спасёт — шкеты как шакалы начнут ходить вокруг территории, и, если на втором ещё можно спрятаться (если это не «Горыновна», которая отвадит к Ольге Петровне обратно в здание), то первая точно отошлёт Олега куда подальше. А там и эти схватят.
«Нельзя, нельзя, нельзя», — взгляд бешено и загнанно метался по окрестностям, пока не устремился на противоположную едва чистую дорогу. Её слегка присыпало снегом, но уводила она на боковую территорию, откуда был выход к берегу и к «дырке» на улицу. Если смотрителя не будет на задних воротах, то к берегу — рассудил Олег, а если ближе, то через дырку на улицу.
«Если следовать будут». Взгляд метнулся обратно на выскочивших преследователей. Мелькнувшая мысль уже склонилась в сторону продолжения — мол обознался, когда взгляды Васюткина и Волкова столкнулись, и «шохи» кинулись к нему с криком «лови!»
«Не обознался». Уличное чутьё оказалось вновь правым.
Олег дал дёру влево.
Расчищенная часть тропинки там вскоре закончилась, а с ней иссякло преимущество — пришлось перепрыгивать снег, под которым в некоторых местах обнаружились ледяные скользкие полосы. Пару раз на них Олег чуть не поскользнулся и не улетел в сам забор. План по выходу к берегу Волков отмёл, а потому надеялся только на зазор в заборе.
Перекрывающая его железка уже проглядывалась посреди белого снега, но тут наперерез к нему как раз к «спасительной дырке» подоспели двое других шкетов — тех, которых Волков не досчитался. И тогда его загнали.
Он замер у забора окружённый, да так и ощетинился, сжимая руки в кулаки, тяжело дыша и осматривая стягивающихся «шестёрок». Старшаков и малолеток не позвали — порешать с ним, видимо, хотели самостоятельно, но едва это успокаивало: четверо против одного, и никакой подмоги.
«Надо вырваться, надо-надо-надо». Олег дёрнулся влево — там ему перекрыл доступ Палочкин, раскрыв руки и пригибаясь. Метнулся вправо — обрезал другой. Вперёд и пробовать не стоит, притеснят с боков. Все трое склабились, щетинились и смеялись, а Олег отступал обратно к забору, продолжая быстро осматривать каждого и думать. Тут его взгляд упал на снег.
«Точно!» Олег припал вниз, ухватил руками горсти снега, и просчитался. На него накинулось сразу трое гурьбой. Бросив лицом в снег, его скрутили, но сначала отпинали, следом кинули к забору, где голову пронзила ужасная мигрень. Олег не сразу осознал, что ударился о металл, и только после того, как в ушах, постепенно затихая, продолжал раздаваться гон, понял: удар был.
Руки заломили, кто-то также ухватил за волосы, после перед лицом выросло пока двойное мутное лицо Васюткина. К горлу подкатила тошнота.
— Добегался, шаврик. — Лицо, наконец, соединилось в одно. Олег скривился от боли и выдохнул, меж тем Васюткин рукавом щедро провёл под носом, шмыгнул им и посмотрел на шкетов. — В коробку его, исправлять будем, русским делать, — свистнув, скомандовал он.
Олег, собрав остатки сил, кинулся на него, да руки тут же заломили сильней, и он зашипел. По мышцам прокатилась судорога, которая отдалась резью «белого шума» в глазах, перед которыми всё снова поплыло.
Позади раздался лязг железки, и в сознании эхом — слова Марго: «Заброшка, да. Она и есть олицетворение второй дороги. Здесь всякое ночует, да наши мордобой устраивают»
Его дёрнули назад.
«Прямо мордобой?»
«Не-е-е, избиение скорее. Сюда старшаки или шкеты водят тех, кто провинился, и чтобы шнури не засекли. В детдоме не сильно накажешь. А до берега далеко»
Мозаика дальнейшего сложилась сиюминутно.
Здание заброшки с улицы высилось неуместным монолитом на фоне малых частных домиков, где некоторые жители ещё умудрялись держать скотину. Последние расходились криками с наступлением сумерек. Поднялся ветер, и на этажах недостроенного здания он гулял сквозняком, задувая все щели. Вонь внутри стояла такая, что слезились глаза. К ней Олег вскоре привык, да и особого выбора не было — когда сдёрнули куртку, перевязали сзади руки, и лицо облили бурой, чёрной и белой краской.
Разводами она стекала по лицу, залила правый глаз так, что тот не открывался, потому Олег смотрел на стоявшего чуть дальше Васюткина только левым. И вся эта жижа, дополненная собранными по всему этажу мусором — какой нашли шохи — липла, застыла и замёрзла, как и перевязанные руки кололо морозом. Олег почти не чувствовал их и практически беспомощно наблюдал, как с сумерками изо рта при дыхании поднималось всё больше облачков пара. Порой он пытался сконцентрироваться только на этих завихрениях, чтобы не ощущать боли — в конце концов, шохи когда-то «наиграются». Только страшно было, и подпитывали его слова диктора из репортажа про убийство детей — таких же, каким был и Олег Волков.
«Погибла шестилетняя, семилетняя в реанимации…»
«Если не сдержатся?..» — паниковало сознание.
— Ты вроде говорил, что русский, м? — Снова этот голос. Хватка на плечах чуть ослабла, зато появилась на волосах. Кто-то из шкетов схватил за них и поднял, тогда взгляды вновь столкнулись.
Присевший перед поставленным на колени Волковым Васюткин продолжал щёлкать зажигалкой. Её дешёвый пластик ловил блики зажжённого не так далеко фонаря, отражал его в пространство, а порой Васюткин и вовсе чиркал по колесу. Тогда перед лицом Олега на пару секунд мелькал небольшой огонёк.
— Вот только русские русских не убивают, — выдохнул он злее почти ему в лицо.
Волков, поджав губы, загнанно продолжал следить за шестёркой, чьё лицо кривилось и мрачнело. А глаза горели болью — только раз Олег видел такой взгляд, когда матери похоронка на отца пришла, но у Васюткина он был другой. В нём разгорались ненависть и ярость, которые, мешаясь с болью, создавали что-то ужасное и тёмное. Злое.
Олег сглотнул.
«Скинхеды убили торговца из Азербайджана…» — эта новость всплыла не из дневного репортажа, а из того, какой Волков слышал когда-то мельком в коммуналке, придя с улицы.
— Такие, как вы, развязали войну, из-за таких, как вы, умирают пачками люди. — Васюткин резко поднялся и отступил. — Убиваете, подрываете, из-за вас из семей забирают родителей, которые потом дохнут на никому не нужной войне! — Голос сорвался на крик.
Олег, тяжело дыша, продолжал наблюдать за принявшимся ходить туда-сюда Васюткиным, а перед глазами расцветали позабытые воспоминания: как мать на Юге искала в закрытом городе родных по подвалам, и как она же кутала его в обмотки на границах, установленных людьми из народа, но пошедших против него по причинам, которых Волков не знал, не понимал и не хотел понимать до сих пор.
«Скинхеды взяли ответственность за нападение на цыганский табор: забиты женщины и подростки. Люди не вступились»