Васюткин метнулся к нему, тогда Волков не сдержался — начал говорить, только чтобы шум в голове противоборствующих воспоминаний стал меньше:
— Ты думаешь, ты единственный пострадал? — Шкет осклабился, будто то, что Олег подал голос, было желанной наградой за ожидание. — Сначала они погубили свой народ, не все сражались за них.
— Но именно вы расплодили заразу! Вы ответственны за этот страх и ужас, какой творится на улицах.
Звонкая тишина последовала за громкими словами, какие подхватил ветер и транслировал по этажу. Олег зябко поёжился и повёл руками — подушечки совершенно окоченели. Говорить становилось трудней: дрожь забралась глубоко внутрь и теперь его трясло. Зуб не попадал на зуб.
«Скинхеды закололи таджикскую девочку…»
— Чем конкретно я ответственен перед тобой? — совладав с дрожью, выплюнул Олег и хмыкнул.
Он попытался опустить голову, но ему не дали, тогда он просто прикрыл глаза, слушая, как слова Васюткина эхом встречали его в сознании. Они резонировали с внутренними переживаниями, мешались с воспоминаниями и последними годами на улице — тысячи виденных лиц, тысячи судеб и одна трагедия, начавшаяся тогда, когда сам Олег и не помнил.
Спереди послышался шорох. Волков открыл глаз и увидел перед собой злобное лицо, какое видел ни раз на улице: такими обладали взрослые, но не дети. И помнил другие, вроде бы, родные лица близких по матери, какие перекосила схожая злость и ненависть, когда в однокомнатной квартире была найдена чёрная книжка, какую бабка назвала неверной литературой…
«Скинхеды-скинхеды-скинхеды»
— Мне достаточно того, что ты принадлежишь к одним из них. Тата-а-арин по отцу, — почти той же фразой, какую мельком услышал в первый день приёма Олега Волкова в коридоре протянул Васюткин, осматривая жертву травли. — Но никакой ты не русский. Ты чужой для нас.
Щёлкнула зажигалка в руках. Небольшой огонёк появился перед лицом Олега, но желанное тепло не приносило мыслей о спасении.
— А чужое принято выжигать.
— Жень, может, не надо? — Неуверенно подал голос Палочкин. Олег взглянул на него, увидел ужас, с каким шкет смотрел на Васюткина, и с удивлением отметил: это первый раз, когда тот подал голос.
Васюткин посмотрел на него, и под обращённым на него взглядом Палочкин стушевался, но всё же продолжил:
— Шнури заметят. Разбирательства пойдут, надо оно, а? Мы только на краску решались.
— Ничего он не скажет, — отмахнулся от него Васюткин, поворачиваясь лицом к Олегу и оценивая его. — А если попробует, так хуже будет: Гуйковскому скажем, а там он быстро приструнит.
Волков ощутил, как давление ладоней стало будто бы сильней, да и Палочкин совершенно скис. Упомянутая фамилия внесла на них праведный ужас, но раздумать над этим Олег не успел. Васюткин снова чиркнул зажигалкой, тогда он кашлянул, попытался дёрнуться и откровенно запаниковал. Огонь более не угасал, более того Васюткин бросил взгляд на шкетов.
— Держите его. — Он приблизился. — Устроим прижигание, чтобы знал своё место!
Волков задёргал руками, замотал головой, попытался хоть как-то дотянуться до обидчиков, чтобы укусить или задеть — сделать что-то, что помогло бы спастись.
Тщетно.
Руки держали крепко. Смех их обволакивал сознание. Васюткин приблизился снова, и когда в руках снова зажегся огонь от зажигалки, где-то раздался шлепок и следующий за ним шорох от скольжения по бетону.
Все притихли.
Васюткин подался назад, а Олег, опустив взгляд, увидел, как вертевшаяся волчком книга остановилась прямо у ног банды. Блики от фонаря упали на треснутую золотую обложку, где Волков прочёл следующее: «Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание», а с поднявшимся ветром откуда-то сзади донеслась сказанная тихо фраза:
— Не только чудик, но и хиляк до прочего. Кинуть не может, — но в тишине она прозвучала громко.
Олег прикрыл глаза, гадая, что хуже: попасться одному или то, что происходило сейчас. Тем не менее, шестёрки отвлеклись назад, и тогда откуда-то сбоку снова прилетела книга, но на этот раз прямо по голове Палочкина! Обложку её Волков узнал более чем — «Звёздные Войны. Последний приказ».
— Кто здесь, эй?! — под конец свистнув, крикнул Васюткин. Он сощурился и посмотрел назад, а Олег в темноте увидел, как далеко позади мелькнула чья-то фигура, и прикинул — как раз оттуда, откуда прилетели книги.
И всё-таки позади с места сказанной неосторожно фразой послышался шлепок.
— Дед пихто и баба коромыслом, — уже не скрываясь, выкрикнул голос. — А вот тебе ответ от русской — русскому. — Марго — «Ну кто ж ещё…» — почти обречённо подумал Олег в мыслях, прицениваясь к ногам Васюткина, — помедлила. — Лунная призма, передай отморозку ума через фонарь! — крик огорошил этаж.
Васюткин скривился и тут более чем метко с глухим ударом прямо по носу ему прилетело что-то, что докромсало этот нос. Олег увидел, как на пол грохнулся со шлепком старый советский работающий фонарь. Васюткин попятился, его шкеты отпустили Олега…
— Ну, теперь выжгем до тла, — съязвил он, упал на спину и ногами ударил Васюткина по его же.
После на этаже заброшки началась самая настоящая чехарда.
========== Альянс ==========
Секция закончилась раньше, и на то отыскались вполне объективные причины: не только Марго потратила меньше времени на переодевание, но и учитель по физкультуре сократил заминку. А всё из-за Анны Евсеенко, чьё лицо залили сопли, слёзы и кровь из носа, которым либеро соперника предпочла схватить мяч.
«Рёва-корова», — фыркнула Марго, припоминая вдохи удивления и шёпоты, а следом как на весь зал прокатилось эхо детского плача. «Да и не такой сильный удар был», — продолжала размышлять Снегирёва. Она прикрыла глаза, закинула голову чуть назад и помедлила, пару минут точно наслаждаясь тем, как мороз лизал разгорячённые щёки. Когда память подкинула плаксивый взгляд и лицо в непонятной жиже, Марго скривилась и открыла глаза, следом улыбнулась. Срывающиеся с неба снежинки подхватывал ветер, отчего они кружились между скрюченными деревьями с ветками-скелетами и ещё долго не касались земли.
Красиво.
Потрепав себя по затылку, Марго всё же смутилась и, одолеваемая сомнениями, подумала: может, и вправду не стоило с такой силой подавать мяч…
«Нет, — поправив лямки рюкзака, Снегирёва спустилась со ступеней порога школы и направилась на путь к батору. — Мы эйс заработали, а там и выиграть могли» Теперь внутри проснулось не сострадание к покалеченному лицу Евсеенко, а поражение её тупости — спорт и командная игра хорошо научили Марго прописной истине: если не можешь взять на себя задачу, отдай её другим из команды. Или сбеги, а если не удастся — подчинись. Этому уже научил батор.
Но всегда бывали исключения, и таковым для Марго стал Олег Волков, с которым они договорились встретиться. По правде, сам Волков предложил её встретить, мол, безопасней будет. Марго, привыкшая ходить одна, не сразу сообразила: отказывать или нет, а сейчас ловила себя на том, что ждала встречи, и хотела поскорее добраться до батора или перехватить его уже по дороге, следом рассказать о том, с каким звонким ударом мяч отлетел от лица рёвы!
Марго широко улыбнулась и, вернувшись мыслями к образу Олега, помрачнела. «Странно», — подумала она, пиная горсть снега ногой и продолжая идти. Такие рвение и теплоту Марго испытывала лишь тогда, когда в коррекционке её Марья Марфовна навещала или забирала на выходные дни. Тогда и сейчас ощущение было…
М-м-м.
Ощущение, словно кому-то важен и нужен, и что кому-то интересно не только шаблонное, сыт ли, выспался и чисты ли одёжка и лицо, но и «всякое другое». Для Олега вот стали интересными книги, какие Марго читала, и пускай он не до конца понимал ни Гарри Поттера, ни Звёздные войны, зато мужественно терпел восторженность, с какой Марго порой рассказывала, как Гарри с василиском сразился или как принцесса отыскала имперский источник дельта во дворце на Корусанте — тот самый, что сдавал все-все данные синемордому хмырю в белом мундире.
Стало тепло. Внутри, где-то в груди, отчего Марго поёжилась.
Но вместе с тем подобное было всё-таки странным.