Фигурой и вправду оказался Олег. Побледневший и ослабший за время лежания в блоке, он выглядел сегодня почти как пару недель назад, когда старая врачиха сказала, что только начался пик заболевания. Сергей и Марго тогда к нему не ходили, только закидывали окно камушками с внутреннего двора и драпали, когда выглядывал не он, а врачиха.
Сергей, уже улыбнувшийся, вдруг помрачнел. Волков сегодня выглядел хуже. Сжимал челюсти, отчего на лице играли желваки, да и одет он был, словно намеревался пойти на улицу. Олег остановился напротив, скользнул взглядом вбок, а по тихим шагам Сергей догадался — друг выжидал, пока подойдёт Марго. Тогда он заговорил. Дрожащим голосом.
— Долговато вы.
Сергей скосил взгляд на Марго, припомнил их разговор и ограничился коротким:
— Задержались.
«Если Марго захочет — она сама обо всём расскажет», — всегда настаивал Сергей, не желая становиться предметом раздора и стукачом между двоих. Тем более… Сейчас его занимало нечто куда более важное, чем воровство, а именно — состояние Олега.
— Эту неделю в баторе мы не ночуем, — озвучил вдруг Волков.
Сергей удивился. Марго выдержала солидарность с его реакцией, только ляпнула ещё короткое:
— Что?
— Это, — Олег осмотрел одного, другую, — ради вашей безопасности. И я ваши вещи собрал.
— Зачем? — не понимал Сергей.
— Мы будем жить в китризке.
— Олег, — Сергей моментально помрачнел, — она не приспособлена для долгого житья.
— Приспособим.
— Там летом было нормально, а сейчас холода пойдут, — настаивала Марго, но Олег ограничился таким же коротким:
— Приспособим.
Сергей совершенно потерялся и не понимал, что, к чему, зачем. Олег отвернулся со словами:
— Идём, потом поясню, — и Марго не выдержала:
— Нет! — громко прикрикнула она. — Поясни сейчас!
Сергей ткнул её локтем в бок, тогда Марго сбавила обороты, дождалась, пока Олег повернётся к ним, и продолжила тише:
— То ты лежишь в медблоке, то сейчас встаёшь и вынуждаешь нас отправиться в неприспособленное для житья место! Тем более! — Она указала рукой на его сумку. — Я не хочу спрашивать, как ты в девчачий блок пролез! Будучи больным.
Олег и Марго почти с минуту буравили друг другом взглядами, после Волков покосился на Разумовского, который на это сложил руки и покачал головой.
— Я согласен с Марго, Олег.
Краем глаза он заметил, как подруга удивлённо уставилась на него.
— Что случилось? — спросил Сергей, предпочтя сделать вид, что не заметил ее взгляд.
Олег не отступил. Сергей вздохнул — порой его скрытность, помноженная на упрямство, создавала такие стены-баррикады, против которых не могли пробиться ни учителя, ни воспитатели, куда уж пендитному Сергею и болтушке Марго. Как и сейчас. Олег не ответил на вопрос, зато бросил другое:
— Можете остаться. Я буду жить в китризке. Один. Составлю Биму компанию.
Волков хмыкнул. Побитые губы расплылись в озлобленном, будто уязвлённом оскале. Олег отвернулся и направился обратно в холл, через который можно было выбраться на улицу. Сергей и Марго переглянулись, посмотрели ему вслед, затем Снегирёва протянула:
— Да чтоб тебя черти над Невой поносили…
И бросилась вслед с громким «Олег!». Сергей, представив чертей над Невой, всё-таки улыбнулся — забавно выходило — и поспешил также нагнать друга.
— Хорошо! — пошла на мировую Марго, поравнявшись с другом. — Картонки на магазинах поищем, чтобы сквозняки перекрыть. Обои вряд ли. Но огонь ты разжигаешь. — Марго посмотрела на Олега, но Сергей также приметил, как взгляд её невольно его коснулся. Тогда свой Сергей отвёл — говорить о том, как он чуть в первый день не подпалил китризку, никто не стал.
— В твоём воровском найдётся лапша? — ехидно произнёс Олег, моментально приковывая к себе внимание Сергея.
— Найдётся, — без задней мысли ляпнула в ответ Марго и то-о-олько потом до неё дошло. Большими глазами она уставилась на Олега.
— Что? — после минутного молчания слабо, но с язвинкой протянул он, оглядев Марго и Сергея. — Думали, если в медблоке валяюсь, ничего не видел, не замечал, а?
Марго надула губы и замолчала. В свою очередь Разумовский посмотрел приметливо на Олега, хмыкнул от иронии — ещё один его козырь против воровства только что испарился — следом попросил:
— И давай сумку. — Он протянул руку.
Олег, посмотрев на него, без лишних слов передал вещи Разумовскому. Спустя пару минут Вместе покинули здание батора.
========== Китризка ==========
«Магазином» Вместе называли помойки или баки, куда люди выбрасывали всякое «добро», среди которого иногда попадалось действительно добротное — и тогда всё, что люди не продали и что не умыкнули другие заинтересованные, попадало в руки трёх воспитанников батора.
Зачастую это «всё» ограничивалось картонками, фанерами, порой мебелью, какую ещё можно было отремонтировать или чьи элементы можно использовать, иногда коврами, а порой попадались и книги. Однажды Сергей даже зеркало нашёл. И утаскивали Вместе всё, что могли, до китризки, где использовали по прямому назначению благоустройства.
«Но всё равно едва стало уютней», — Марго укуталась в курточку, скрючилась на стуле и принялась скользить взглядом по помещению. Найденные в «магазинах» фанеры стояли вместо выбитых окон или подпирали те щели и места, откуда задувал сквозняк. Обнаруженное Сергеем зеркало было вытащено и поставлено на перетасканную им и Олегом тумбочку.
Печь, в какой Вместе редко зажигали огонь по причине того, что они ещё не расчистили дымоход, догорала. С тлеющими углями уходило тепло. Оттого освещение в комнате заменили два зеркала, поставленные так, чтобы охватить комнатку, и пущенный на них холодный свет от фонаря-меча Марго.
Снегирёва улыбнулась, потираясь щекой о плечико и припоминая, как такой способ освещения Сергей в книжке по египетской мифологии вычитал. Что-то там про гробницы. Вот и использовали приём, когда свечей не доставали. Осмотрев зеркала, Марго вернулась вниманием к тумбочке.
Изначально ножка у неё была одна, а дверца сломана. Олег и ножку отколупал, и дверцу снял, и теперь та стояла простым коробчонком на полу. В ней хранились книги, какие люди выбрасывали, а Вместе подбирали и чинили: Сергей и Марго дербанили альбомные листы, брали клей и заделывали переплёты, иногда, если удавалось умыкнуть нитку и иголку, Марго заморачивалась и прошивала издания по новой.
Книги там воспитанники подписали — каждый то, что ему интересно. Сергей присвоил больше, ибо классика отчего-то слишком не нравилась жителям их пригорода, часть поменьше — Марго (заинтересовали её баламут Маяковский и фантасты Днепров и Казанцев). Олег только не мог себе чего подобрать, вечно ему всё было не то, либо неинтересно.
Но всё же… Подписанные вещи были своими. Как и сделанные под половицами тайники.
Марго на вдохе посмотрела в другую сторону. На матрасе, сваленном в углу, спал лицом к ней Олег. Руками он почти по нос натянул хилый плед, поверх которого лежала и куртка. В ногах Олега обосновался дворняга Бим — животное словно чувствовало болезнь ребёнка, оттого и лежало рядом, согревая и чутко реагируя, когда во сне Волков вздрагивал. Марго вдохнула и посмотрела ниже.
Под тем матрасом был первый и главный тайник, какой отошёл Сергею по праву предыдущего владельца китризки. Именно Разумовский поделился с ними тайной заброшенного дома, потому Волков и Снегирёва единогласно решили оставить самый огромный тайник ему. Под пятой доской друг хранил альбомные листы, небольшую шахматную доску и другого по мелочи.
Взгляд скользнул чуть дальше — под тринадцатой, какую задевал постеленный ковёр, находился тайник Олега: там он спрятал вещи, принесённые им с собой в Батор.
Марго переместила взгляд посередине между двумя тайниками и нашла свой под седьмой доской. Снегирёва не имела чего-то связанного с хобби или настолько дорогого, чтобы прятать там, потому хранила добытую еду, какую они ещё дополнительно обворачивали пакетами, чтобы насекомые и прочая гадость не достали.
Марго потёрлась другой щекой о плечо и качнула головой. «Странно это», — растянула она. Странно иметь что-то… своё. Сергей назвал это как-то куда умнее — личное пространство и границы, но странностей меньше от этого не стало. Для Марго это словосочетание было новым, необычным и … странным. За всё время небольшой жизни в коррекционке и в баторе она привыкла, что у них всё общее, только у детей из школ есть что-то, что нельзя трогать (но там скорее не трогалось по причине какой-то неприязни, чем понимания, что это «чужое»), а тут — своё, которым распоряжаешься лично сам и никто не трогает, если не разрешишь.