Воспитанница вдохнула глубже, припомнила события первого сентября и состояние Олега и всё же решила — правда стоила того, чтобы узнать, потому, покинув укрытие, она продолжила подбираться ближе к дверям. Из-за того, что их закрыли, дальнейшая речь шла тише и неразборчивее, и Марго предположила, что шнури также звук убавили.
Оказавшись перед входом в грымзенную, Марго вновь осмотрелась, сделала осторожный шаг и, положив руки на белую старую дверь, приникла к створке ухом. Сначала она слышала только учащённый стук собственного сердца. Ей было страшно. И куда больше её волновало не то, что её поймают, — Марго привыкла бегать и сейчас убежит — а та самая истина, какая скрывалась за трагедией. Сознание дербанили противоречия и сомнения: не могло быть так. Власти врали.
Постепенно голос Президента стал чётче:
«…Нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом.
Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать. Проявили слабость.
А слабых бьют».
Марго отпрянула от створки, удивлённо уставилась на свои руки и помотала головой — нет, чепуха. Помрачнев, Снегирёва снова приникла ухом и прислушалась, пытаясь уловить в словах то, что опровергнет всё, сказанное ранее. Однако, чем дальше, тем больше подтверждений получала другая сторона:
«…Мы, как я уже многократно говорил, не раз сталкивались с кризисами, мятежами и террористическими актами. Но то, что произошло сейчас, — бесчеловечное, беспрецедентное по своей жестокости преступление террористов»
Руки сжались в кулаки, глаза прикрылись, Марго продолжила упрямо слушать:
«Это не вызов Президенту, парламенту или Правительству. Это вызов всей России. Всему нашему народу».
Это — нападение на нашу страну…»
Наступила пауза. Плечо ощутило тяжесть. Марго дёрнулась, её придержали, а когда она мотнула головой, то прикусила язык, выдыхая через нос. Рядом оказался всего лишь Сергей. Прислонив палец к губам, он убрал руку с её плеча и также приник к другой створке ухом. Оба воспитанника вслушивались в то, что говорил глава Российской Федерации.
«Террористы считают, что они сильнее нас. Что они смогут запугать нас своей жестокостью, смогут парализовать нашу волю и разложить наше общество. И, казалось бы, у нас есть выбор — дать им отпор или согласиться с их притязаниями. Сдаться, позволить разрушить и «растащить» Россию в надежде на то, что они в конце концов оставят нас в покое…»
Марго видела, сколь сильно помрачнело лицо Сергея. Друг также зажмурился и внимательно вслушивался, а меж тем шнури за дверями зашептались, часто больше удивлённо выдыхая и говоря знакомые восклицательные выражения, какими обычно осыпали провинившихся детей, а в этих часто упоминали их. Кто-то даже плакал. Вроде бы.
«…В действительности никакого выбора у нас просто нет. Потому что стоит нам позволить себя шантажировать и поддаться панике, как мы погрузим миллионы людей в нескончаемую череду кровавых конфликтов по примеру Карабаха, Приднестровья и других хорошо известных нам трагедий. Нельзя не видеть очевидного.
Мы имеем дело не просто с отдельными акциями устрашения, не с обособленными вылазками террористов. Мы имеем дело с прямой интервенцией международного террора против России.
Мы обязаны создать гораздо более эффективную систему безопасности, потребовать от наших правоохранительных органов действий, которые были бы адекватны уровню и размаху появившихся новых угроз.
Но самое главное — это мобилизация нации перед общей опасностью. События в других странах показывают: наиболее эффективный отпор террористы получают именно там, где сталкиваются не только с мощью государства, но и с организованным, сплоченным гражданским обществом…»
Сергей отпрянул и покачал головой. Марго хотела остаться и продолжить слушать, однако раздавшиеся по ту сторону уже громкие шорохи подсказали — время бежать. Переглянувшись, оба воспитанника устремились в конец коридора, где располагалась боковая лестница и только успели зайти за двери, как грымзенная отворилась. По коридору эхом, мешаясь с заключительными словами Президента, посыпались обсуждения.
Вместе не слышали ни их, ни главу страны. Оба взбежали на этаж выше, где, приникнув к противоположным стенам, тяжело дышали и пару минут разглядывали друг друга. Слов не было. Только страх. А ещё злость. Марго в поисках спасения от такого обняла себя за плечи и отошла к зарешёченному окну.
Через него едва проглядывался задний двор, где сейчас почти беззаботно носились разные потоки, включая их, третий. Детские голоса смешались со словами Президента, и Марго показалась увиденная радость чем-то противоестественным, потому она посмотрела чуть выше, где напротив здания «прикладного творчества и досуга» был корпус столовой. Вот только у её ворот стоял не грузовик — такие приезжали обычно раз в две недели по понедельникам с утра — а чёрная-чёрная девятка.
— Беслан, — прошептала Марго, прикрывая глаза.
— Да, — выдохнул Сергей. Его голос дрожал.
Донеслись шорохи, и Марго цепко посмотрела на Сергея. Разумовский достал изнутри также распухшей от вещей куртки — они порешили нести на себе взятое — сложенную в несколько раз газету. Развернув её, он протянул бумагу Марго, которая сделала глубокий вдох, увидев на титуле полосы заголовок «БЕСЛАН: ИЗ АДА».
Снегирёва вырвала газету из рук и притихла, изучая её вскользь — взгляд пробегался по тексту, цеплялся за данные трагедии и выискивал цифры. Их было меньше по колонкам, будто составители газеты не знали ещё точно, сколько доподлинно было убито… А Марго всё искала и искала, и масла в панику подливали слышимые с внутреннего двора батора детские голоса. И вскоре взгляд зацепился за следующее:
«К утру четвёртого сентября в больницы Беслана и Владикавказа поступило свыше 700 раненых, более половины которых составили дети. Многие раненые были эвакуированы авиацией МЧС в различные медицинские центры федерального подчинения…»
Марго вдохнула, сложила резко газету и протянула её Сергею обратно.
— Где ты это взял?
— У Ольги Петровны стащил. Она кабинет не закрыла. — Газету Разумовский спрятал обратно под куртку.
Марго вздохнула, обхватила себя снова за плечи, и оба надолго замолчали: говорить было не о чем, никто и не знал, что именно. Снегирёва вновь отвернулась, нашла взглядом девятку, так как смотреть на бегающих детей было невыносимо, оттого она разглядывала «безэмоциональную» чёрную девятку, предположив, что принадлежала она, скорее, кому-то из шнурей. Марго прикрыла глаза.
И там, в сознании, её встретили события первого сентября. Произошедшее тогда легло на услышанное и прочитанное сегодня, и мозаика стала цельной — теперь стало понятным, почему Олег предпочёл батору китризку. «Здесь действительно небезопасно», — пробормотала Марго, открывая глаза. Хотя… Она посмотрела на детей, игравших в классики, следом на тех, кто погонял друг друга, вроде, салками. Скорее, шнури делали всё, чтобы о трагедии узнало как можно меньше воспитанников. «С другой стороны, это не означает, что не узнала братва», — пришла к заключению Марго, изучила детей на улице и убедилась: ни шкетов, ни старшаков, ни других из «иерархии кулаков» на площадке не было.
— Пойдём, — отвлёк её от размышлений Сергей. — Шнури из грымзенной выходили, может, повезёт, и крестовая ещё не на месте.
— Да, согласна.
Как бы то ни было, Марго напомнила себе истинную причину, почему они здесь — они пришли за вещами и за медикаментами для Олега.
Спускались оба на первый этаж также молча. Говорить по-прежнему не хотелось. Марго сражалась с внутренней паникой, которая постепенно утихала под натиском повторяемых постоянно слов: «Сейчас я в безопасности». Этому приёму её научила Марья Марфовна как-то, и иногда он и правда помогал отстраниться от трагедии, увиденной и услышанной по телевизору и произошедшей даже не в Санкт-Петербурге.