— А та женщина, с которой ты был, а?
Сергей вынырнул из мыслей, растерянно глянул на прохлаждавшегося смотрителя и вскинул брови. Иван Ильич, пыхтя, обвёл руками будто бы круг, на что Разумовский нахмурился — как грубо.
— Эта с батора, — подсказал он.
— Марья Марфовна? — догадался, наконец, Сергей, припомнив пухлую женщину.
— Угу, она.
Разумовский кинул тряпку в воду и, промывая её от грязи более тщательно, припомнил пожилую Марью Марфовну, одну из воспитательниц по новой программе в детском центре «Радуга» — низкую даму ему по плечо и уже ходящую с палочкой из-за больных ног, зато главное, что дети её любили и она отдавала себя их воспитанию.
— Она хотела её удочерить, но разводный процесс отозвали. Забрали другие опекуны, — пояснил он.
— Чего это она тогда так увязалась, что до сих пор бывает?
Сергей вздохнул, но терпеливо пояснил, отжимая тряпку:
— Она вскармливала её после рождения. Бывает, что так связь материнская формируется между женщиной и ребёнком — не объяснить наукой.
— Мгм, ясно.
Иван Ильич либо понял, либо не понял. Сергей поставил на второе и поспешил воспользоваться тем, что смотритель замолчал, потому продолжил очищать пространство после земельных работ по посадке и прочей пыли. Не то, чтобы Разумовскому не нравилась компания смотрителя — на кладбище жутко бывать одному, это он понял ещё когда впервые один приехал пару лет назад. Тогда будто могилы оживали и смотрели на тебя, стремились рассказать истории, а на душе становилось жутко от осознания, что жизнь когда-то и его отмерит последний срок, и он окажется где-то здесь или на другом. Таком же. Простой обычной плитой, может, без фотографии, но таким же заложником земли и в ряду других таких же.
Смерть ровняла всех, особенно — с землёй. И было в этом и что-то жуткое, и что-то философски-понятное: рано или поздно произойдёт в любом случае.
Потому Иван Ильич порой спасал своими расспросами, пускай и был простоват, часто чего-то не понимал, однако с ним определённо спокойнее. Разумовский закончил с поребриком, поднялся и также вылил воду, на этот раз чуть в стороне. После он отставил ведро в коробок, к нему тряпку, какую выкинет на выходе с кладбища, и принялся собирать другие вещи, постепенно вспоминая.
Осень две тысячи седьмого вышла скверной и одновременно прорывной. Тогда Вместе с трудом перешли в десятый класс, решив в последний момент, что на горечь учителям не уйдут в специализированные колледжи, где их уже ждали на всяких прикладных кафедрах машиностроения и прочего. И весь десятый класс они решили посвятить подготовке к новому типу сдачи экзаменов — Единому Государственному в виде тестов. Прикольная вещь, даже легче, чем устно, но учить… Много, особенно когда это «много» пропускалось из-за работы.
Работать Вместе продолжали, и там же из города узнали, что в октябре две тысячи седьмого погиб при исполнении Константин Гром. Благодаря его подвигу и расследованию правоохранители накрыли националистическую банду из скинов, фашистов, другого быдла, прославлявшего культ «чистой расы» и «уничтожения». Как рассказали позже Емельяновы, «крышевал» их один из паханов города, желавший нового передела районов и расстановки сил, потому там, где банду не добили правоохранители, добили представители криминального Севера.
На место пахана тогда поставили нового, говорившего странно — ни то по южному, ни то по говору другой страны. И, памятуя о рассказах Олега, Сергей решил, что не обошлось тут без связи Емельянова с авторитетами Южной портовой братвы.
«Олег», — это имя отозвалось в сознании большей — ещё свежей — болью, чем Марго. И будто предугадывая мысли, по незатянувшейся ране резанули слова смотрителя:
— Скоро ей будет спокойно, — пробормотал Иван Ильич, докуривая почти сигарету, — не одиноко.
Сергей посмотрел на выкупленные им рядом с этой могилой другие два места — там он также вскопал и прорыхлил землю с помощью Ивана Ильича и там пока никто не… лежал. Дрожь прокатилась по телу, отчего лёд стал совсем невыносим: в железные тиски взяли горло, сердце, будто душу и стискивали сильнее и сильнее, потому и дыхание стало слегка тяжёлым.
— Не ясно, что там и как? — Иван Ильич посмотрел на Сергея, и последний, поймав его взгляд, приказал себе собраться.
Бросив поверх сложенного инвентаря пакеты с собранными мусором и сорняками, Сергей опустил голову и, закрепляя всё так, чтобы при ходьбе не упало, проговорил:
— Ждут, пока обстановка станет более спокойной, там и останки с самолётом передадут. Не только… его. — Произнести имя Разумовскому так и не удалось.
Он присел на корточки, чтобы подхватить коробку, однако помедлил, ощущая, как его начала бить дрожь. В полученное недавно извещение о смерти верилось с трудом, да вообще не верилось. Не должно было быть… Так.
Сначала одна, потом другой, остался последний.
Вот и всё, что осталось от Вместе — Сергей Разумовский, который так обозвал в память о друзьях социальную сеть. Правда, тогда ещё и Олег был жив… Ещё при первом прототипе.
«Вдох, выдох», — напомнил себе Сергей, прикрывая глаза и припоминая, где и с кем находился. Сглотнув, Разумовский подхватил коробок, отвернулся и заложил путь к выходу с кладбища. Иван Ильич, шаркая, побрёл за ним следом и не спешил развязывать разговор.
Весной людей на кладбище появлялось больше, особенно к Пасхе: многие начинали стандартную уборку перед божественным праздником, навещали родных, иногда правда некоторые считали такое действие поводом для распития, ну и пусть. Это дело и ответственность каждого. В любом случае чем дальше Сергей отходил от дальнего и забытого участка захороненных детдомовских и тех, у кого отсутствовала семья и во взрослом возрасте, тем больше ему встречались люди, иногда целые семьи.
Изучив взглядом одну, Разумовский вяло улыбнулся и немного понаблюдал за ними. Мать объясняла мелким двум детишкам, где сорняк, а где цветок, но судя по рвению последних Сергей предположил, что вырвут в итоге и то, и другое. Отец тем временем заготавливал почву для посадки чуть дальше у другой расчищенной могилки.
— Детишки, — хмыкнул Иван Ильич, кинув под низ окурок.
Сергей посмотрел вниз на дымящийся и затухающий «бычок» и настойчиво надавил:
— Подними.
Разумовский глянул тому в глаза, смотритель на него, и оба некоторое время наблюдали друг за другом, причём первый вскоре подметил, как глаза оппонента словно блеснули отнюдь не простецким взглядом.
Будто загорелись.
— И не подумаю. Не петушись. — Иван Ильич наступил на бычок, втоптал его глубже в помесь щебёнки и грязи и, хлопнув Сергея по плечу, пошаркал дальше.
Сергей дрогнул, слегка зажмурился от неожиданности такой прыти и глупо уставился на бычок, погрязший в грязи — копаться в ней, чтобы достать теперь было будто глупостью, оттого он обернулся и побрёл за смотрителем, решив, что нужно снизить ему «черновое» жалование за то, что так «ухаживал».
Меж тем ребёнок, привлечённый необычным мужчиной с заколотыми передними рыжими прядями, ещё некоторое время смотрел ему вслед, затем заинтересованно направился на то место, где стояли. Он придирчиво осмотрелся, следом ещё раз и ещё и, в конце концов, покривил губами.
Никого.
Странно.
Ребёнок метнул взгляд на уже скрывшегося за забором кладбища мужчину.
Тогда с кем разговаривал тот рыжий чудик?..
========== Затишье [исправлено 26.05] ==========
2019 год
Чуть больше двух месяцев после поимки Чумного Доктора
«Он всё-таки поджёг город», — мысль стучала уже почти месяц, мешала сосредоточиться, и каждый раз Олег не знал, как именно реагировать: дивиться ли тому, что учудил Серый в своём любимом городе, культурной столице, городе мостов и прочей лирической фигни, а ещё в городе-я-никогда-его-не-предам-и-нужно-охранять-культурное-наследие, или тому, что это сделал это…
СЕ-РЫЙ.
Сергей Разумовский — тощий ребёнок с картиночками и культурной потребностью исправлять каждого, кто говорит «ихний», а не «их», также свято охраняющий право на существование и «бадлона», и «водолазки».
Сергей Разумовский — уже более крепкий подросток с мечтами о лучшем будущем, в котором не рассматривал факт насилия и утверждал о важности изучения и понимания каждой культуры каждого народа и каждого города их многонациональной, многорасовой, много религиозной и кучу ещё таких «много» страны.