— Выгадывать нечего, — хмуро отозвался Федор, — крути не крути, а в люди идтить придется…
Вечером того же дня стоял Федор у крыльца Захарова дома (первый богатей в соседнем Хреновском поселке), мял в руках отцов, заношенный до блеска, картуз, говорил, с трудом вырывая из горла прилипавшие слова:
— Работать буду по совести… работы не боюсь. Жалованье — какое положите.
Сам Захар Денисович, мужик малосильный, согнутый какой-то нутряной болезнью, сидел на порожках крыльца и в упор, не мигая, разглядывал Федора водянистыми, расплывчатыми глазами.
— Работник мне нужен — это верно. Одно вот: молод ты, паренек, нет в тебе мужеской силы, и за мужика ты не сработаешь, это точно. А какую цену ты с меня положишь?
— Какую дадите.
— Ну, все ж таки?
Федор вспотел, тряхнул картуз и, смущенный, поднял глаза.
— Кладите, чтоб и вам и мне было не обидно.
— Полтина в месяц, вот моя цена. Харчи мои, одежка-обувка твоя. А? — он вопросительно уставился на Федора. — Согласен?
Федор зажмурил глаза, подсчитывал, быстро шевеля пальцами свободной руки: «В месяц — полтинник, в два — рупь… За год — шесть рублев…» Вспомнил, что на рынке за самую немудрящую лошаденку запрашивали восемьдесят рублей, и ужаснулся, высчитав, что за эти деньги надо будет работать тринадцать лет!..
— Ты чего губами шлепаешь? Ты говори: согласен или нет? — морщась от поднявшегося в груди колотья, скрипел Захар Денисович.
— Что ж, дяденька… почти задарма…
— Как задарма? А кормежка, во что она мне влезет? Рассуди сам… — Захар Денисович закашлялся и махнул рукой.
Федор, твердо помня советы матери, решил не наниматься меньше, чем за рубль в месяц, а Захар Денисович, закатывая в кашле глаза, обрывками думал: «Этого полудурня никак нельзя упустить. Клад. Собой здоровый, он у меня за быка будет ворочать. Такой меделян черту рога сломит, не то что… Знающий себе цену рабочий на летнюю пору не наймется и за пятерик, а этого за рублевку можно нанять…»
— Ну, какая твоя крайняя цена?
— Мне бы хучь рупь в месяц…
— Рупь? Эка загнул!.. Да ты в уме, парень? Не-е-ет, брат, это дороговато!..
Федор повернулся было идти, но Захар Денисович по-воробьиному зачикилял с порожков и ухватил его за рукав.
— Постой, погоди, экий ты, брат, горячий! Куда ж ты?
— Не сошлись, так что уж.
— Эх, да ладно! Была не была! Так и быть уж, плачу целковый в месяц. Грабишь ты меня, ну, да уж сделано — значит, быть по сему! Только гляди, уговор дороже денег, чтоб работать на совесть!
— Работать буду и за скотиной ходить, как за своим добром! — обрадованно сказал Федор.
— Нынче же холодком мотай в Даниловку, принеси свои гунья, а завтра с рассветом на покос. Так-то.
IV
Гаркнул под сараем петух. Перед тем как криком оповестить о рассвете, долго хлопал крыльями, и каждый хлопок его отчетливо и ясно слышал Федор, спавший под навесом. Ему не спалось. Выглянув из-под зипуна, увидел, что за гребенчатой крышей амбара небо серо мутнеет, тучи ползут с восхода, слегка окрашенные по краям кумачовым румянцем, а на крыльях косилки, стоящей около сарая, висят крупные горошины росы.