«А он-то слушает?» — думал Юзек, украдкой поглядывая на Хыбу.
— Должен нищему подавать милостыню! Не обижать слуг своих и поденщиков! Ибо за все это карает господь. Вы слышали, как унизил он богача, а Лазаря принял в лоно Авраамово. Так будет и с вами, богачи, в чьем сердце нет милосердия к ближним!..
— Слушает, — буркнул Юзек, — пускай слушает, богач проклятый!
— Настанет час, когда вы ответите перед богом за каждый день своего господства! Ибо истинно говорю вам: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие божье…
«Видишь, прохвост!» — подумал Юзек, оглядываясь на Хыбу.
— Но и бедные, — закончил проповедь ксендз, — да не завидуют богачам и не уповают на нищету свою, ибо у господа бога первыми будут нищие духом — те, что не кичатся своим достоянием, а в смирении сердца своего говорят: «Господи! Ты дал, и ты можешь взять… Да будет святая воля твоя…» Аминь.
Хыба вздохнул с облегчением… Он ведь всегда был нищим духом и не чванился, боже упаси! А во всем полагался на волю божью. Если же ему завидовали, не его это вина, а их, этих побирушек да батраков!.. Ну, и задал же им ксендз… Только был ли кто из них в костеле? — думал Хыба, не замечая Юзка и посматривая по сторонам.
Толпа расступилась, пропуская ксендза, который после обычного оглашения с амвона шел облачаться к обедне.
Вскоре зазвонил колокольчик в ризнице и в костеле загремел орган… Толпа задвигалась. Одни протискивались в костел, чтобы видеть ксендза, другие преклонили колени на траве и, низко опустив головы, поверяли свои тревоги господу богу — равно богачи и бедняки…
Когда обедня кончилась, молодежь первая высыпала из костела и кучками разбрелась по площади.
Вышел и Юзек вслед за другими, раздумывая, что делать: итти ли домой, или поболтать с приятелями, а заодно и выпить… Верх одержала вторая мысль, тем более что домой спешить было незачем. К обеду? Какой уж там обед!.. Правда, мать приказала ему не задерживаться; но ведь на то она и мать, чтобы приказывать, а то кого же не слушаться?
Заглушив таким образом угрызения совести, Юзек подошел к первой кучке, которая о чем-то озабоченно совещалась. Тут собралась почти одна молодежь, сыновья безземельных бедняков.
— Юзек идет, — заметил кто-то из них. — Может, и он к нам пристанет?
— Это зачем?
— Подойди ближе, тогда узнаешь…
— Собираемся уходить…
— На заработки?
— Уж, конечно, не на смотрины! Идет Сташек Люберда, Келюсяк, Леон, еще кое-кто. Может, и ты пойдешь с нами, так скажи!
— А куда вы думаете итти? — спросил Юзек.
— Думаем в Пешт… А не найдем там работы, то и дальше!
— Писали из Семиградья[9] — начал другой, — что там неплохо живется. Зарабатывают не чета нам…
— Вот как!
— Тут мы ничего не высидим. Съешь, что припасено в хате, а весной покупай, если есть на что! У нас работы не достанешь, да и где? Кажется, горы своротил бы для господа бога, кабы он за это кормил. А положиться на волю божью и дожидаться смерти — тоже не годится.
— Верно!
— Там все-таки заработаем, хоть сыты будем. А даст бог здоровья, так и домой пошлем крейцер-другой, хоть на соль… Собирайся, Юзек!
— Это бы хорошо… Но что мы там зимой будем делать?
— Что ты спрашиваешь? Кто работы не боится, всегда себе дело найдет…
— На зиму сюда возвращаются…
— Лежебоки это, не мужики! Мороза ты, что ли, боишься?
— Чего мне бояться? И здесь я зимой не за печкой сижу, а в любую стужу хожу на заработки.
— Покуда есть! А ну фабрика встанет, что тогда? С голоду подыхать да плакаться, что смерть пришла?! Будь ты еще один, а то мать!.. Что она будет делать?
Последний довод сильно подействовал на колебавшегося Юзка, застигнутого врасплох неожиданным предложением.
— Как же быть?..
— Идем с нами! Не мешкай, не раздумывай, это всего хуже…
— Надо с матерью посоветоваться.
— Что же, посоветуйся! Никто тебе не мешает…
Начался разговор о будущих заработках. Казалось, там уже все было готово к их приходу, и парни повеселели, тешась радужными надеждами.
Наговорились всласть, уже и солнце село за горы, а они все еще стояли кучкой на площади. Наконец, обсудив дело со всех сторон, начали по одному расходиться.
— Так помни, во вторник! — крикнул кто-то вслед Юзку.
— Не забуду… — громко ответил он, собираясь домой.
Мрак уже спускался в долину, но вершины гор еще пламенели алой вечерней зарей.
Юзек шел быстро, продолжая дорогой размышлять.
— Хорошо-то оно хорошо — пуститься в свет… Но кто знает, что там может стрястись? Края чужие, незнакомые. И говорят там не по-нашему… А я и не знаю, какой он — этот свет, да и откуда мне знать? На богомолье я ходил — самое дальнее — в Людмеж или на ярмарку в Рабку… Только всего и видел на своем веку!.. Не знаю, что скажет матуля… Трудно ей будет одной оставаться. Некому ей ни хворосту принести, ни дрова поколоть… Но и то сказать: так мне и надрываться тут попустому? Одного крейцера не отложишь, не скопишь — какое! Только получишь, сразу же и отдаешь. А годы летят, время не ждет… Хорошо, пока я хоть с возчиками езжу. А ну как и этот заработок сорвется, что тогда? Там я заработаю и сколько-нибудь скоплю… А тут! Сам не знаю, что делать, как быть…