— Ну и чудны́ же эти Сатры — что мать, что сыновья…
— И не говори!
— Живут все скопом. Хоть бы один женился…
— Да им мать не дает! — стала объяснять одна из женщин. — Раньше, — говорит, — у меня борода вырастет, чем я пущу в свою хату сноху.
— Ну и пусть их держит при себе! — засмеялась Ганка Козера. — А вскорости ни за кого из них и вдова не пойдет. Меньшому, Янтку, и то уже тридцать лет сравнялось…
— Да что ты болтаешь? Верных сорок! А Ромку и все пятьдесят…
— Погодите-ка, — вмешалась в разговор Лукаска, — мне со святой Магдалины пойдет шестьдесят третий, а я еще девчонкой была, когда у них служила, и при мне он родился.
— Старуха им землю не отдаст, покуда жива, — перебила ее другая. — Еще, — говорит, — успеют похозяйствовать, когда меня не станет…
— А ей какая корысть?
— Вот подите ж вы!
— Экая упорная тварь! — Только и знает что топает да кулаками стучит и из себя выходит, а сама насилу ноги таскает… Женила бы хоть одного и жила бы спокойно.
— Поди растолкуй ей! Она тебя отошьет, как старого Хыбу… Ее не переспоришь.
— Вся-то иссохла, смотреть не на что, а до чего злая!
Громкий хохот на минуту прервал тихие пересуды. Женщины снова принялись копать, перебирая в уме, о ком бы теперь посудачить… Нашлось бы у них что порассказать о Хыбе, хозяине лесопильни, да ему сноха передаст… Немало они знали и о старом Козере, но тут дочь его слушает! Кабы ее не было!..
— Постойте-ка, постойте! Слыхали вы, что приключилось с Маляром?
Все замерли от любопытства.
— С чего-то порча на него нашла посреди дороги… Идет, бедняга, весь съежился и верезжит не своим голосом! Я было подумала, что он свинью гонит с ярмарки, так он скулил…
— Может, толкнул его кто ненароком…
— Кто его знает. С ним что хочешь стрясется…
— Да он лезет, куда не надо.
Женщины смеялись и чесали языки, а за болтовней незаметно подвигалась работа.
По другую сторону ручья, на поле Сатров копошатся, согнувшись, три бабы. Сатрова — скряга, никогда не позовет людей, не наймет копать. Зато сама надрывается за десятерых. Ее едва разглядишь между рядов, такая она сухонькая, тщедушная, а в работе мужику не уступит.
Помогают ей работница и бедная немолодая Ягнеска, которая с весны живет у нее.
— Такая жилица стоит трех девок, — говорят люди. И верно. Ягнеска ко всем идет работать, кто бы ее ни позвал, а приглашают ее охотно, потому что она довольствуется малым. Дадут ей несколько картошин да доброе слово в придачу — она и за это скажет спасибо… У Сатровой хранится все ее богатство: в углу в подполе картошка, в закроме — зерно, а на гумне — постель… Чего ж ей еще? Когда топится печка, поставит возле хозяйских горшков свой чугунок — и поест в уголке что ей бог послал… Да и не всегда Ягнеска мешается у огня: три раза в неделю она постится; поест один раз в день печеной картошки, и хватает с нее, не обижается…
Сатрова с радостью пустила ее к себе. Работы по горло и в хате, и в поле, так что Ягнеска пригодится. Чужим надо платить, а этой сунешь что попало, она и не спросит больше. А когда не работает у людей, то ей помогает — вот как сегодня… Вышла с утра и копает. «Надо бы ее покормить в обед и в ужин, да много ли это стоит? А даром никто не пойдет», — успокаивает свою совесть старая Сатрова и подгоняет помощниц собственным примером: первая начинает новую грядку.
— Это у Хыбы там копают? — спрашивает Викта, работница, лишь бы начать разговор.
— А проворно они работают, вон у них сколько вырыто… — отвечает Ягнеска.
— Не сидят сложа руки! — говорит Сатрова, словно желая сказать: «Давайте-ка и мы копать!»
— А кто там у них в поле? — останавливается Викта, чтобы хоть минутку передохнуть. — Ганка Козера, Хазьбета Хыбова…
— Копай, копай, нечего зевать по сторонам! — напускается на нее старуха.
— Не горит… — ворчит Викта.
— А Маргоськи с того берега там нет? — спрашивает Ягнеска.
— Не видать… Будто бы поссорились они со старым Хыбой.
— Ох, увязла она, как муравей в смоле, — не приведи бог!..
— Бедность у них, куска хлеба нет.
— И не говорите!
— А тут еще работай на чужом поле.
— Вот я всегда и толкую, — говорит Ягнеска, — лучше уж мыкаться в людях, чем построить себе хату на чужой земле, а потом отрабатывать, точно барщину какую…
— Так не она же строила, а покойник, ее муж…