— Думай, думай!
— Бог для того и дал человеку разум, чтобы он думал…
— Да перекрестись ты!
— А что вам не нравится?
— Рехнешься ты! Пропадешь зря, червяк ты никчемный, а не сделаешь этого…
— Воля божья!.. Другие придут… они меня сменят…
— Толкуй с ним! А он все свое! Говорю тебе как отец, брось ты это!..
— Ох нет… Это вы напрасно! Подайте-ка мне брусок, вон лежит у порога…
Хыба крепко выругался и выскочил из кузницы. Больше он не вмешивался в работу Яська.
— Думай-думай! Пробуй! — брюзжал он про себя. — Вот упорная тварь!.. Охота ему дьяволу послужить — пускай трудится! А я больше ни во что не мешаюсь!
Однако он не мог удержаться, чтобы хоть раз в неделю не заглянуть в кузницу. Какова же была его радость, когда однажды он нашел сына чуть ли не в отчаянии. Ясек в унынии сидел на пороге, неподвижно уставясь на висевшее перед ним железное колесо.
— Что с тобой, Ясь? — спросил старик с притворной тревогой.
— Не идет оно… — простонал Ясек.
— А, видишь! Не говорил я тебе: оставь! Послушайся отца, не ломай себе голову, ничего из этого не выйдет!
Но Ясек не сдался и не охладел к своему замыслу. Потерпев неудачу с железным колесом, он принялся мастерить дубовое, схожее с водяным в лесопильне. Отличалось оно закрытыми коробками, заменявшими лопасти, и тем, что валик и половина спиц были полыми. Долго с ним бился Ясек, пока, наконец, не сделал.
Теперь он лихорадочно обдумывал остальное. Вколотил сваи возле лесопильни, между ними поперек насадил колесо на железные втулки, а от них провел трубы прямо к плотине.
— Какого чорта он задумал? — выходил из себя Хыба. — Весь свет он, что ли, хочет перевернуть вверх дном? Вот упорная тварь! Скажите на милость…
Он бродил из угла в угол, все валилось у него из рук. Покоя не давало ему колесо Яська. Томила неизвестность…
— Удастся ему? Или не удастся? — волновался старик, не подозревая, что Яська терзает во сто крат большая тревога.
Словно в дурном сне прошло несколько дней горячечного ожидания.
Но вот однажды Ясек влетел в хату с неготово радостным криком:
— Идет! Идет!
Хазьбета подумала, что он сошел с ума. Но, когда Хыба, как был, без шляпы, ринулся за ним на берег, она в ужасе упала на колени и стала молиться…
Хыба стоял возле лесопильни, взъерошенный, с растрепавшимися волосами, рядом с ним — Ясек. Оба смотрели вниз, где между столбами само вращалось колесо…
Вода по трубам прошла во втулки, валик и полые спицы, наполнив коробки разной величины, так что центр тяжести приходился на наибольшую коробку. Колесо, пущенное в ход стремительным напором воды, могло долго вращаться…
Ясек ни минутки не мог устоять на месте — он бегал вниз, разглядывал вблизи… и смеялся, как дитя, или громко выкрикивал:
— Идет! Идет! Нашел! Чудо господне! Часы!..
Хыба все стоял и смотрел, глаза его застилало туманом… Теперь он понял Яська.
— Обокрал меня, — пробормотал он сдавленным голосом. — С кровью забрал, что было… талант, силы, все!.. на служение дьяволу!.. Пропади же ты пропадом!! Раз, два, три!.. Идет!.. Все идет!.. Само!.. А-а!.. Навеки!! — пронзительно закричал он. Ясек подбежал к нему.
— Что вы?
— Уйди… уйди с глаз моих! — прохрипел старик с такой яростью, что Ясек побелел.
Он испуганно отступил и весь день не показывался в хате, не отходя от своего колеса.
А Хыба то и дело выглядывал из двери.
— Может, остановится? Кто знает…
Но колесо все шло, безостановочно, равномерно, ни быстрей, ни медленней…
Близился вечер.
Из-за гор пробивались косые лучи солнца, отражаясь в пиле. Вокруг было тихо-тихо, беспредельный покой… Только вода шумела у плотины, и ветер развевал этот шум…
В тени за оградой стоял Хыба, украдкой подсматривая из-за угла. По лицу его пробегала судорога, серые глаза налились кровью…
С утра он пережил долгую жизнь, исполненную адской муки. Что-то прежде ему неведомое происходило в его душе…
Колесо возле лесопильни попрежнему вращалось, манило его и с непостижимой силой приковывало к себе. Минутами ему казалось, что это вечность, заклятая Яськом, глядит на него из колеса и глумится:
— Так ты мал! Так ничтожен…
Ему хотелось спрятаться, убежать, но он не мог заставить себя оторвать взгляд от колеса. В смертельном страхе он представлял себе, что осужден на вечную муку. Вечно это колесо будет вертеться, и вечно он будет на него смотреть!..
Тогда он в отчаянии кричал:
— Остановись же! Остановись!
А колесо возле лесопильни все вертелось…