В хате Хазьбета, преклонив колена у кровати, молилась за обоих: за отца и сына… и горько рыдала.
За окном стоял Хыба, упорно следя за мерным вращением колеса.
— Идет… идет…
Порой взор его застилало туманом, и он уже был уверен, что колесо остановилось… Протирал глаза рукавом…
— Идет!.. Идет!..
Высунувшись из-за угла, он уперся руками в колени и смотрел… Ноги его вросли в землю, он весь окаменел.
Видел Хыба и Яська, стоявшего в раздумье у колеса. Он старался проникнуть в его мысли, душу его готов был вырвать наружу и посмотреть, что в ней делается…
— Думает… — прошептал старик. — Опять думает!.. За основу берет колесо и уже новое что-то затевает… Да разве кто знает, что у него в башке маячит? Часы будет мастерить… это наверняка!.. А потом что?.. Лесопильню без воды… Бог весть, что он еще надумает… Опять какое-нибудь чудо выстроит… Соберется народ… тьма народу! Будут его нахваливать… А ты, отец, побоку!.. Ты стал глуп!.. Все Ясек, один Ясек!
Хыба протер глаза, снова ему показалось, что колесо стоит… но нет!
Идет! Ни на миг не остановится… Идет медленно, но все идет…
Вдруг он вздрогнул. Ему показалось, что Ясек прошел под лесопильню и встал между колесами…
«Скорей, пусти воду!» — толкнуло что-то Хыбу.
Одно мгновение он колебался, затем рывком бросился к плотине и пустил воду…
Загудели валы, и в ту же минуту раздался крик!.. Потом — словно треск ломающихся костей…
Сразу остановились все колеса.
Встало и колесо Яська.
Хыба помертвел. Обезумев, он бежал к хате, громко крича:
— Спасите!!
С воплем он влетел в горницу — Хазьбета стояла на коленях возле кровати…
— Ясек убит!
Сноха подняла на него полные слез глаза.
— С утра я этого ждала… Где он? — спросила она горестно.
— На лесопильне!
Хазьбета поднялась и, не говоря ни слова, вышла, а Хыба упал на лавку.
— Господи Иисусе! Спаси меня и помилуй!.. Без умысла это… дьявол меня совратил! Я не повинен!
Но сердце говорило ему: «Ты! Ты один! Ты, ты, ты!»
В отчаянии он повалился на пол, бил себя кулаками в грудь и страшно стонал.
Вошла Хазьбета.
«Словно и не любил его, — подумала она, — а как горюет… все-таки отец!»
Наконец Хыба опомнился, сел на лавку и, с минуту помолчав, спросил:
— Видала ты его?
Она кивнула головой, достала из сундука молитвенник и принялась искать заупокойную…
С лесопильни доносился неясный шум, сливающийся с гулом голосов. Хыба подошел к окну, приложил ухо к стеклу, но не мог разобрать ни слова. В душе он содрогался от страха, что на него падет подозрение.
Испытав все муки ада, он решился, наконец, выйти из хаты. Но стоило ему очутиться среди людей и заметить множество любопытных глаз, как страхи его рассеялись и он казался, как всегда, невозмутимым.
Он собирался даже спуститься под колеса, но, увидев сквозь щель растерзанные части тела, отшатнулся и остался на лесопильне.
— Как же это случилось, милые вы мои? — спрашивали его люди.
— Откуда мне знать? Не был я тут…
— Да я же видела, как вы бежали… — начала соседка.
Но Хыба так посмотрел на нее, что она не посмела кончить.
— Прибежал я сюда, — объяснял он, — но уже поздно.
Больше ой не вступал в разговоры. Но про себя, не переставая, повторял: «Без умысла это!» — стараясь усыпить свою совесть.
— Да что он такое сделал, как это его убило? — допытывались в толпе.
— Э, да не слыхали вы, как говорила Хазьбета, что с утра он был не в себе… Сам не знал, что делает. Все, говорит, смеялся и бегал взад и вперед. Она сразу почуяла, что этот смех не приведет к добру. Ну и вот, видите… И полдня не прошло…
— От ума не жди добра!
— А как же! Один только господь премудр и всеведущ.
— То-то и есть! Ходил разве он когда в костел! Только о суете мирской и думал.
— А до чего его это довело? Вконец одурел…
Однако все о нем сожалели.
— Некому будет теперь сделать плуг, — говорили люди.
— Ни заступ заклепать!
— Ни серпы назубрить!
— Ни топор наковать!
— До того додумался, что так и пропал задаром…
— А жаль парня! Талант был…
Похороны справили пышные. Старый Хыба не поскупился. Народу пришла тьма со всех концов: покойного Яська везде знали… На кладбище ксендз произнес проповедь, говорил с таким сокрушением, что никто не мог удержаться от слез… Все, сколько было народу, плакали и горестно причитали.
Хыба стоял у могилы — холодный, как камень. Никто бы не мог разгадать, что происходило в его душе. Слушая проповедь, он не уронил ни одной слезы и молча стоял, уставясь сухими глазами в открытую могилу… Только когда опускали гроб, грудь его пронзила острая боль — словно встрепенулась и вскрикнула умирающая птица. Так напоминает о себе смерть или пробудившаяся совесть.