Намир палил из винтовки, пока пальцы не свело, пока постоянно согнутые колени не заныли. Когда день стал клониться к вечеру, уцелевшие отделения начали отступать вглубь завода, пока вход не превратился в отдаленное пятнышко дневного света. Металлический пол перед ними был завален обломками разрушенных машин, прежде использованных для сооружения баррикад, трупами штурмовиков и солдат Сумеречной, вышедшим из строя оружием, разряженными энергоячейками и треснувшими шлемами.
Но враг все равно наступал. Группами по десять, двадцать, а иногда меньше бойцов при поддержке мобильной артиллерии и репульсорного транспорта. На глазах Намира его друзей и соратников разрывали выстрелы бластеров, сжигал огнеметный огонь, косила шрапнель. Какой-то штурмовик своим виброклинком прочертил на его груди кровавую полосу. Кто-то оттащил штурмовика прочь, дав Намиру шанс перевязать неглубокую рану и вернуться в бой. Он не знал, кто спас ему жизнь.
Иногда по связи в ухе звучал чей-то голос, рапортуя о ходе боя у других ворот. Намир отправлял подкрепления по мере надобности, звал на помощь, когда бойцов на входе слишком теснили. Но по большей части тактика обеих сторон была простой. Время хитрых маневров кончилось еще на склоне горы.
Раз, в перерыве между атаками, Намир увидел, как возле него кто-то со стоном пошевелился. В тумане усталости он протянул раненой женщине флягу и лишь потом осознал, что на ней была имперская форма. Она поползла было прочь, но тут ее подстрелил повстанческий снайпер.
Когда наступила ночь, перерывы между атаками начали увеличиваться. Последняя яростная волна прошла около часа назад, и Намир с товарищами неуверенно переглядывались в ожидании, не желая покидать свои позиции и опасаясь испортить дело. Они больше не слышали далеких криков или взрывов. Выход на склон горы был темным. И в тишине на них наконец снизошло понимание очевидного:
Сумеречная рота победила.
Глава 40
ПЛАНЕТА САЛЛАСТ
Два дня после осады Иньюсу-Тор
Тара Наенди должна была погибнуть.
Девушку спасло лишь то, что ее перевели из пункта экстренной медпомощи при казарме в городскую клинику. Весь день она держала медиков на прицеле, сгорбившись на стуле, позволяя им оказывать помощь тем немногим штурмовикам и гражданским, что приходили к ним, однако не давая им уйти и примкнуть к мятежу. Слишком обессилевшая и истерзанная болью, чтобы сдержаться, она разрыдалась, когда пришло известие, что казармы залило лавой. Будь у нее силы, она присоединилась бы к агентам ИСБ на улицах. А теперь ей оставалось лишь наблюдать за событиями и слушать вопли ликования, говорившие ей, что Пиньямба захвачена.
Захвачена теми самыми людьми, которых она пыталась защитить, одеть и накормить.
Она не понимала этого. Когда настал момент, она сдалась повстанцам без сопротивления.
Теперь, через два дня после сражения, она официально считалась военнопленной Альянса. Из-за количества пленных, взятых во время мятежа, — вся имперская администрация, все агенты ИСБ вплоть до надзирателей промышленных производств Пиньямбы — ее выпускали из-под стражи на временные работы под присмотром волонтера.
Неофициально она работала в кантине своего дяди.
Сама кантина после кризиса стала убежищем. Когда дядю Тары выпустили из заключения, он немедленно превратил кантину в пункт раздачи безвозмездной помощи. В то время как одни жители Пиньямбы не пострадали от революции, у других сгорели дома или было конфисковано имущество. Им нужна была помощь, и остальные были готовы им помогать. И поскольку в кантину приходили волонтеры, она также стала местом обмена информацией о восстановлении Пиньямбы, местом митингов и дискуссий по поводу того, как управлять городом теперь, когда власть Империи кончилась. Здесь всегда было людно, и потому у Тары хватало работы. Она отслеживала поступление и раздачу товаров, чинила сломанные машины, передавала сообщения, подавала напитки.
Дядя пристально следил за ней, хотя и пытался не выдавать этого. Она могла бы саботировать его действия, но зачем?
Она ощущала на себе взгляды завсегдатаев, разнося подносы к столам, за которыми сидели рабочие с горноперерабатывающего завода. Предприятие не вернется к работе неделю, а то и больше, так что у стариков было свободное время.