Наступила та особенная тишина, что бывает только после боя. Несколько секунд все оставались на тех же местах, каждый боялся шевельнуться, будто страшно было разбить эту тишину. Первым нарушил её юный грек. Он затянул торжествующую песню чистым мальчишеским голосом и легко перепрыгнул на катер пиратов. Там он вытащил нож из шеи убитой женщины и потянулся за её наганом, но Спиридон остановил его резким окриком. Между ними произошла горячая перебранка, и обиженный мальчишка вернулся обратно на фелюгу.
Борис ползком выбрался из каюты, потому что в ногах была противная слабость, и наклонился над бортом. Его вырвало. Греки тактично делали вид, что ничего не замечают. Кстати, им было чем заняться. Спиридон отдал несколько коротких распоряжений, и его подручные начали быстро сбрасывать в воду вещи с пиратского катера. Туда же последовали убитые женщина и пулеметчик Борис очухался немного и удивленно спросил, зачем они это делают.
— Отдаем все морю. Катер тоже отдадим морю. Нельзя ничего оставлять себе. У плохих людей есть друзья. Кто-то из них может опознать вещи, одежду… А так — мы ничего не видели и не знаем — те плохие люди пропали, и все.
Помолчав немного, Спиридон сказал серьезно:
— Тебе спасибо. Если бы не ты, нас всех убили бы.
Он протянул Борису руку, и тот с радостью пожал её. Помощник Спиридона маленьким топориком прорубил дыру в днище катера и поспешно перепрыгнул на фелюгу. Греки распустили парус, и суденышко легло на прежний курс. Борис смотрел за корму и увидел, как катер медленно погружался, а затем резко нырнул и исчез под водой, оставив на поверхности моря пузыри и масляные пятна. Спиридон произнес, не поворачивая головы и будто ни к кому не обращаясь:
— Первый раз человека убить тяжело и страшно. Не думай об этом: это был плохой человек, и если бы ты его не убил, он бы убил всех нас.
— А тебе часто приходилось убивать, Спиридон? — спросил Борис, помолчав.
— Случалось. Я помню каждого, и иногда они приходят во сне.
Борис вспомнил зверское лицо убитого им матроса и подумал, что сны его станут страшными. Но был ли выбор? Два года, два года чертовой свистопляски в стране, и за это время он только бегал и спасался. А его били и унижали все: красные, махновцы, деникинская контрразведка. Не пора ли начать давать отпор? И сегодня он это сделал.
Плавание продолжалось пять дней. За все это время один раз пристали к берегу в уединенном месте. Берег был низкий, так что пришлось бросить якорь. Мальчишка прыгнул в воду и понес на берег два тюка. На узкую полоску пляжа из зарослей вышла живописная группа: осел, нагруженный бурдюками, старик в соломенной шляпе и молодая женщина, по обычаю гречанок, вся в черном.
— Родственники, — пояснил Спиридон.
— У вас, греков, везде родственники, — согласился Борис. — А ты в Константинополе был, Спиридон?
— Был, — ответил тот, — на Черном море я везде был.
Юноша передал тюки, поговорил о чем-то со стариком. Тот отвязал бурдюк с вином и отдал парню. Девушка взяла корзинку, наполненную виноградом и персиками, и смело вошла в воду, переступая смуглыми ногами по острым камешкам и не морщась. Вода доходила ей до колен, но до фелюги ещё было далеко. Она крикнула что-то звонко.
— Пойди, помоги сестре, — повернулся Спиридон к Борису.
Тот по пояс в воде пошел к берегу. Из-под платка на него глянули черные глаза в пол-лица, губы, вырезанные лепестками, улыбались и говорили что-то по-своему… Борис обмер, глядя на такую красоту, но тут же вспомнил, что по разбитому Карновичем лицу пошли уже, верно, желтые и фиолетовые синяки, что он не мылся пять дней, а не брился ещё дольше, что от него несет рыбой и мерзкой овчиной, и помрачнел. Красавица засмеялась и протянула ему корзинку. Борис взял, поблагодарил кивком головы и пошел, не оглядываясь, к фелюге.
— У аппарата Деникин.
— У аппарата Май-Маевский.
— Владимир Зенонович, поздравляю вас с освобождением Киева от красной нечисти. Чрезвычайно важным считаю отступление Петлюры перед нашими доблестными войсками — мы стали ещё на шаг ближе к единой и неделимой России. Украинским сепаратистам — никакой пощады! Теперь все силы сосредоточьте на Орловском направлении. Орел — орлам!
— Антон Иванович, для успешности операций поторопите прислать обмундирование и боеприпасы. Корпус Юзефовича скверно укомплектован, почти раздет, много больных. Наблюдается рост дезертирства. Крестьянство враждебно настроено. Еще раз настаиваю на скорейшем разрешении аграрного вопроса.
— Владимир Зенонович, обмундирование вышлю. Как ведет себя Шкуро[8]?
— Шкуро неуправляем, в его корпусе пьянство и оргии. На мой взгляд, необходимо под предлогом повышения отозвать его в Ставку. Еще раз настаиваю на разрешении аграрного вопроса.
— Напоминаю вам, Владимир Зенонович, свою июньскую директиву: наша главная цель — Москва. Когда мы займем Москву — решим все второстепенные вопросы, в том числе, и аграрный. Относительно Шкуро я приму решение. Его недисциплинированность крайне опасна для нашей политики. С другой стороны, его корпус чрезвычайно боеспособен, а в условиях современной войны и того театра военных действий, на котором мы продвигаемся, кавалерия играет решающую роль. Терцы и кубанцы Шкуро весьма преданны… Вопрос непростой.
— Антон Иванович, я не считаю аграрный вопрос второстепенным. Обещания потеряли свое значение, фураж приходится брать силой под угрозой казни. Я опасаюсь массовых беспорядков среди крестьян, возникновения партизанского движения. Аграрная реформа необходима!
8
Шкуро (Шкура), Андрей Григорьевич (1887 — 1947) — белогвардейский генерал, начальник казачьей Кубанской бригады, затем — дивизии, с мая 1919 — Третьего Кубанского конного корпуса Войска, которыми командовал Шкуро, отличались особенной жестокостью и недисциплинированностью Эмигрировал. В 1939-45 гг сотрудничал с гитлеровцами В 1945 задержан английскими войсками и выдан советскому командованию. Расстрелян